Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [4]

Вспоминая о том, что он наговорил учителю, Бетал испытывал укоры совести. Во всяком случае он не был твердо уверен, что поступил правильно. И больше всего его тревожила встреча с отцом. Как-то отнесется отец к его поступку?.. По головке, скорее всего, не погладит…

Отца Бетал и уважал, и побаивался.

Эдык Калмыков слыл среди односельчан человеком честным и глубоко порядочным, хотя довольно-таки вспыльчивым. Мнение свое о чем-либо он выражал всегда категорически и нелицеприятно, нисколько не заботясь о том, нравится оно окружающим или нет. Бетал не однажды слышал, как отец говаривал сельским воротилам такие вещи, которые другому могли бы и не сойти с рук.

Мальчик опасался не побоев. В семье Калмыковых никогда не били детей. Гораздо хуже было другое. Если Эдык осудит поступок сына, то нелегко будет потом вернуть его расположение. Калмыков-старший отнюдь не принадлежал к числу тех, кто легко и быстро менял гнев на милость. В симпатиях и антипатиях своих он бывал тверд и непреклонен. Он мог целый месяц не разговаривать с провинившимся, не удостаивая его даже взглядом.

Это и мучило Бетала, которому почему-то казалось что отец не только не одобрит его поведения, но и с презрением от него отвернется.

Незаметно мальчик вышел за околицу селения, пересек чей-то огород и оказался в открытой степи.

Безмолвна и пуста была осенняя степь. Ни резких дурманящих запахов, ни ярких красок. Все приглушили и смяли первые ночные заморозки. Даже трава под ногами была выцветшая и вялая.

Солнце давно уже скрылось за тучами, а серое водянистое небо низко осело над степью.

По обочинам проселочной дороги, на которую вышел Бетал, стояли надломленные и пожелтевшие кукурузные стебли, сырые от холодной утренней росы, такие же хмурые, как само это неприютное поле.

Он, может быть, пошел бы и еще дальше, не зная, куда и зачем, если бы вдруг внимание его не привлек детский плач, чуждо и непонятно прозвучавший здесь, посреди пустынной степи.

Бетал вздрогнул и, прислушавшись, побежал на крик.

На краю поля стояла одноконная бричка, а под нею, на охапке кукурузных бодыльев, лежал грудной ребенок, завернутый в домотканую шерстяную подстилку. Правую ручонку он выпростал из-под тряпья и отчаянно орал, засовывая себе в рот судорожно сжатый кулачок.

— Не реви, — проговорил Бетал. — Не реви…

К его удивлению, ребенок, услыхав незнакомый голос, перестал плакать. Бетал поставил ногу на ступицу колеса и, приподнявшись, осмотрелся. Довольно далеко от повозки женщина, согнувшись, срезала седлом кукурузные стебли. Он узнал ее сразу. Это была вдова Мадинат, — старенький домишко ее стоял в нескольких десятках шагов от двора Калмыковых.

Взяв младенца на руки, Бетал зашагал к ней прямо через заросли.

— Здорово плачет, — сказал он, протягивая ребенка матери. — Наверно, голодна.

— Что же делать-то? — выпрямившись и узнав Бетала, ответила Мадинат. — Не разорваться же мне! Дитя плачет — есть требует, а дома — единственная кормилица, коровенка наша, вот-вот падет от бескормицы… Видно, аллах за что-то гневается на нас… — Она взяла ребенка, подняла на Бетала свои запавшие глаза, в которых застыла усталость, и тихо добавила: — Дай бог тебе счастья. И всему роду твоему. Не похожи вы на других людей…

Не говоря ни слова, Бетал нагнулся, подобрал брошенный вдовой серп и принялся за работу.

Мадинат кормила девочку грудью и, глядя на уверенные и ловкие движения неожиданного помощника, привычно и безнадежно думала о своем: «Наверное, такая уж выпала мне судьба… Не знаю, за что господь наказал. Был у меня работящий муж, да помер, упокой аллах его душу… Хоть бы небо мне сына послало такого, как этот славный малый. Одни ведь дочери у меня… И те — мал мала меньше".

Бетала одолевали иные мысли. И опять они вертелись вокруг все тех же неразрешимых вопросов, которые в последнее время не давали ему покоя. Почему в мире все так запутано и непонятно? Одни умирают в нищете, другие купаются в роскоши? Почему несчастья и беды — удел одних бедняков, почему только они всегда и во всем виноваты?..

Нет, что-то не так, как нужно, устроено на белом свете!

Вот и у них в семье. Сколько помнит себя Бетал, в доме Калмыковых царила беспросветная бедность. Отец был табунщиком, Бетала он еще в раннем детстве взял к себе подпаском.

Не так уж трудно понять, что ты беден. Для этого совсем не обязательно дожить до седых волос. И Бетал Калмыков довольно рано понял, что бедность — удел многих его односельчан. Бедность! Она несла с собой побои и злые насмешки, предъявляла неумолимые и жесткие требования и тех, кто не умел с ними справляться, безжалостно гнула и — ломала, не считаясь ни с чем.

Бедность диктовала свою суровую волю, но для тех, кто не опускал головы, а упорно шел против ветра, она могла быть не только мачехой, но и матерью.

Бедность многому научила Бежала.

— Эй, Бетал, — позвала Мадинат. — Хватит, милый, довольно.

— Разве этого хватит?

— Нельзя нам задерживаться. Бричка не наша. Я взяла ее у эфенди за плату, а он велел приехать пораньше.

Погрузив на телегу срезанные бодылья, Бетал ловко увязал их веревкой. Получился вполне исправный возок.