Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [2]

Потом Харис укладывался спать, а старики еще сидели до поздней ночи.

После таких вечеров отец, выгоняя поутру скот односельчан на пастбище, особенно бодро и весело покрикивал на животных, размахивая своим неизменным пастушьим посохом, оживленно и приветливо переговаривался с соседями. Доброе настроение он уносил с собой в степь, и оно сопутствовало ему до самых сумерек, когда наступала пора пригонять стадо в селение.

Возвратившись домой, он спрашивал первым долгом о сыне…

* * *

…Шум и крики во дворе мечети усилились, и Харис очнулся. Взгляд его остановился на крепыше лет тринадцати, который затеял борьбу с ребятами. Он поочередно припечатывал их к земле. но побежденные не унимались и, набрасываясь на него всем скопом, визжали от удовольствия.

Харис невольно оглядел свое худое тело, иссушенное недавно потрепавшей его малярией, и горько усмехнулся. Он завидовал этому мальчику.

«И почему бог создал меня таким хилым и слабым?» — подумал он и вдруг увидел, что, избавившись от своих противников, крепыш направляется к нему.

— Сегодня ведь у тебя праздничный день, Харис… Почему же ты такой невеселый?..

Харис потупился.

— Я ничего не принес эфенди, Бетал.

— Ему известно, что у тебя нет денег… может, он не потребует? — не очень уверенно сказал Бетал, понимая, что мулле неведомо такое чувство, как жалость.

— Может быть… я надеюсь…

Нельзя сказать, чтобы они дружили, но Бетал испытывал какую-то особую симпатию к сыну сельского пастуха. Не было случая, чтобы он не заступился за Хариса, если того обижали. Вскоре самые неисправимые сельские задиры оставили Хариса в покое, предпочитая не связываться с Беталом: о силе его среди учеников медресе рассказывали разные диковинные истории, обраставшие все новыми и новыми подробностями, так что отличить правду от вымысла было весьма не просто.

Что же касается Хариса, то он так дорожил этой непонятной, по его мнению, привязанностью к нему Бетала, что старался как можно реже прибегать к помощи своего добровольного покровителя, чтобы, упаси бог, не наскучить ему.

В глубине души Харис мечтал о более близкой дружбе, о том, чтобы Бетал заменил ему брата. «Какое это было бы счастье, — думал он иногда, лежа в постели. — О аллах, устрой так, чтобы Бетал сделался моим братом! А если нельзя, то пусть он всегда будет здоров и счастлив!»

Во сне мальчик видел своего кумира только богатырем, скачущим на вороном шагди[6] впереди целого войска победителей…

Голос Бетала снова вывел его из задумчивости:

— Эфенди идет. Может быть, все же аллах смилуется над тобой, Харис?

Мулла шел не торопясь, размеренно, шаг за шагом тыча в землю суковатой палкой с жестяным наконечником. Мохнатую баранью папаху он низко надвинул на лоб, словно пряча глаза от слабых лучей осеннего солнца, пробивающихся сквозь плотную пелену туч.

Мальчики, увидев муллу, мигом прекратили возню и заняли свои места в медресе. Старик пошаркал у порога ногами, обутыми в красные сафьяновые чувяки, и, войдя в комнату, медленно обвел сидящих пронзительным взглядом, будто ощупывая каждого. Шлепая чувяками по земляному полу, эфенди прошел к своему почетному месту — низенькому стулу, покрытому небольшой пуховой подушкой, — и сел, снова придирчиво оглядев воспитанников. Харис с трепетом почувствовал, что мулла смотрит на него.

— Сегодня день твоей радости, Харис, — вкрадчивым голосом начал эфенди, кривя губы в усмешке, — день, подаренный тебе всеблагим аллахом… Сегодня для тебя начинается новый путь… отныне твоя жизнь и твои помыслы должны принадлежать богу. И пусть он поможет тебе преуспеть на этом пути… Да будет так… А теперь принеси-ка сюда платок и двугривенный…

Харис с трудом встал. Ноги у него подкашивались. Понурив голову и заливаясь краской стыда, он с трудом выдавил из себя:

— Я… я… не принес денег, эфенди…

— Как же так, мой мальчик? — снова скривились губы муллы, а глаза суетливо забегали. — Ты ведь опозорил меня! А я говорю тебе добрые слова. Как же так? Разве могу я теперь вправить тебе язык?.. Отвечай! Что же ты молчишь, словно набил рот мукой? Понимаешь ли ты сердцем все то, чему я учу тебя, не жалея сил?..

— Понимаю… — еле слышно ответил Харис.

— А раз понимаешь, ступай домой и передай отцу, что теперь за неуплату долга в положенный срок он обязан прирезать для меня барана с тремя белыми ножками. Ступай и благодари аллаха, что я нынче добрый. Будь на моем месте другой, совсем не видать бы тебе медресе после такого позора! Ступай и без платы не возвращайся…

Бетал поднялся со своего места.

— Прости меня, уважаемый эфенди. Я знаю, что кручение языка стоит двугривенного. Но и тебе известно, что целого барана с тремя белыми ножками негде взять бедняге Харису. Не простишь ли ты ему долга?

Уши у Бетала пылали, напряженный голос слегка дрожал. Ох, как непросто ему было вступиться за Хариса перед самим всесильным эфенди!

Мулла опешил от такой неслыханной дерзости.

— Ты… ты как посмел, богохульник?! Опомнись! Сейчас же повинись перед аллахом!

Бетал покраснел еще больше и упрямо поджал губы.

— Я… я не знаю, в чем должен виниться. Но достопочтенный эфенди, ведь все селение знает, что в хозяйстве у родителей Хариса нет ни одного барана… только два козленка…