Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [3]

Мулла попытался что-то сказать, но задохнулся от гнева и, побагровев, несколько секунд молчал, сверля Бетала взглядом.

Бетал огляделся. Мальчики старательно отворачивались. Он еще мгновение постоял в нерешительности, будто ожидая поддержки, потом потупился и тихо сел, пробормотав как бы в свое оправдание:

— Клянусь, не понимаю, как это получается. Ты ведь много раз говорил нам, эфенди, что вера в аллаха облегчает жизнь беднякам. А вот Харису не облегчает. Как это понять, эфенди?

Подобные разговоры Бетал затевал не впервые, за что обычно получал словесную взбучку от рассерженного учителя. Но на сей рас вконец разгневанный мулла, видимо, решил использовать всю полноту своей власти.

Сохсты с тайным трепетом (а иные и со злорадством) молча следили за выражением лицо своего наставника. На плоском лбу его и дряблых щеках резко обозначились темно-лиловые склеротические жилки, а круглый подбородок, оканчивающийся реденькой бородкой, мелко вздрагивал от едва сдерживаемой ярости.

В комнате повисла гнетущая тишина. Зная крутой нрав учителя, дети буквально замерли на местах, ожидая неминуемой грозы. Бетал сидел хмурый, чувствуя, как неприятный холодок ползет у него между лопаток. И только несчастный Харис, не понимая, что происходит, все еще стоял со смиренным видом, умоляюще сложив на груди руки.

Наконец старик овладел собою и, мстительно ухмыльнувшись, перевел взгляд с Бетала на великовозрастного тупицу Мусу, сидевшего позади всех.

Муса был намного старше своих однокашников. Сверстники его уже самостоятельно проповедовали слово ислама, а он из-за своего небывалого тупоумия много раз начинал ученье с самых азов. Эфенди, разумеется, давно бы прогнал его, не будь у Мусы довольно состоятельных родителей и… еще по одной причине.

Дело в том, что, кроме ученья, Муса исполнял в медресе некую щекотливую миссию, требовавшую применения грубой физической силы.

Поймав взгляд муллы, Муса тотчас сообразил, чего от него хотят, и, выпрямившись во весь свой огромный рост, подошел к Беталу.

В следующее мгновение застигнутый врасплох Бетал барахтался на пыльном полу, тщетно пытаясь освободиться от сидевшего на его спине Мусы, который больно стиснул ему бока коленями. Левой рукой Муса привычно подогнул к себе ноги Беталла, сбросив с них гуаншарики[7], а правой взял короткую кизиловую палку, протянутую муллой, и принялся что есть силы колотить «провинившегося» по голым пяткам.

— Рр-а-з!.. Два… три… четыре… — загибая пальцы и притопывая в такт ударам ногой, считал эфенди. — Всыпь ему как следует! Доводи счет до десяти!..

Но Мусс не удалось «довести счет до десяти». Оправившись от неожиданности и овладев собой, Бетал напрягся и одним рывком сбросил Мусу.

Сохсты тихо ахнули. Такого им видеть еще не приходилось.

— Прости, эфенди, — сказал он смиренным тоном, но в глазах его покорности не было. — Если я виноват — пусть меня накажет аллах, a не этот… — Он презрительно скривил губы, бросив уничтожающий взгляд на растерянного Мусу, стоявшего до сих пор с открытым ртом.

Старик, подняв с полу оброненную палку, хотел было ударить мальчика, по тот легко увернулся и выскочил из медресе, хлопнув дверью.

— Нет в роду Калмыковых истинной веры! — завопил ему вслед мулла. — Гяуры[8] и отступники они! Вместо того, чтобы трудиться в родном ауле, как поступают истинные мусульмане, якшаются с русскими, какие-то непонятные дела завели с ними в станице… Отступники!.. Если уж я не помогаю беднякам, то кто тогда помогает?.. Аллах свидетель, нет в нашем ауле человека, кто жалел бы бедняков больше, чем я! А этот негодник смеет упрекать!.. Давно известно, что сердцем его отца завладела нечистая сила и нет у Эдыка ничего мусульманского. А сын идет по стопам отца! Яблоко от яблони недалеко падает! Иноверцы!

Излив все свое негодование, эфенди заметил наконец Мусу, который все еще сидел на полу и растерянно ощупывал распухший окровавленный нос.

— Ступай умойся, — брезгливо скривился мулла и, повернувшись к Харису, заговорил медоточивым голосом:

— Аллаху ведомо, отрок: одни лишь правоверные — истинные заступники бедных. Иди же домой без страха и обиды… Твой отец не забыл бога и непременно найдет что-нибудь в уплату за твое ученье. А если не найдет… делать нечего. Приходи снова, я стану учить тебя из милости, сынок, ради нерушимой веры нашей, ради аллаха…

— Дай бог тебе благополучия, эфенди, — низко поклонился Харис и бочком, стараясь не привлекать внимания, вышел из медресе.

Во дворе он огляделся, надеясь увидеть Бетала, но того нигде не было.

Взбудораженный происшедшим, Бетал медленно шел по улице вдоль забора, окружавшего просторный двор мечети, и пытался привести свои мысли в порядок.

С некоторых пор это становилось все труднее. То, что раньше вовсе не интересовало его, теперь не давало ему покоя. Вот хотя бы эфенди. С детства Беталу внушали, что мулла — первый помощник аллаха на земле, что человек он праведный и богобоязненный. Как все это согласовать с тем, что мулла жаден, жесток и лицемерен? Иначе зачем бы ему понадобилось так обижать бедного забитого Хариса.

Беталу самому становилось не по себе от этих крамольных мыслей, но они упрямо лезли ему в голову, и ничего нельзя было с ними поделать.