Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [38]

— Уходите с участков, пока есть время. Пусть ими владеют законные хозяева. Именем корана заклинаю вас — откажитесь!..

Пшемахо шагнул к мулле.

— Не позорь священную книгу, эфенди, не совершай греха, — глухо сказал он. — Уходи, если ничего другого не имеешь сказать!

— Разве чернь почитает коран? — крикнул кто-то из князей. — Они давно продались иноверцам! С ними можно говорить только языком пушек?..

Крестьяне ответили возмущенными возгласами. Поднялся ропот. Все кричали, потрясали сжатыми кулаками, хватались за рукояти кинжалов. В общем шуме ничего нельзя было разобрать.

Но вот со стороны реки показались генерал Степанов, исполнявший в то время должность начальника области, и полковник Клишбиев.

Толпа, увидев их, немного утихла.

Генерал шел не торопясь, изредка нагибаясь, чтобы сорвать полевой цветок и присоединить его к собранному букету. За ним шли два казака — тоже с цветами, неумело держа букеты, будто веники, стеблями вверх. Клишбиев сопровождал генерала, и на недовольной физиономии его было написано неодобрение пустым забавам, которым изволил предаваться Степанов.

Генерал по сравнению с крупным Клишбиевым казался недомерком. Да и вообще в том, как он срывал очередной цветок и подносил его к носу, чтобы понюхать, а потом выбросить или присоединить к букету, было что-то смешное и несерьезное и уж во всяком случае явно не соответствовавшее моменту. Никому и в голову не приходило, что Степанов просто-напросто ломает комедию.

Когда Степанов приблизился, Мудар Анзоров торопливо сбросил с плеч бурку и расстелил ее на плоском широком камне, лежавшем возле его ног.

— Садитесь, ваше превосходительство.

Но генерал не обратил внимания на этот жест.

— Камень холодный, господин генерал, — покраснев, заметил Анзоров.

— Мы, солдаты, народ привычный, — сказал Степанов и покрутил ус. На самом деле он был довольно хилым и всю жизнь страдал от простуды.

«Рисуется, — подумал Мудар. — Больше валялся в постели, чем воевал».

Генерал взял у солдат букеты. Стал рассматривать собранные цветы и травы.

— Ну как? Договорились, господа, миром со своими холопами?.. — и, не дожидаясь ответа, повернулся к Клишбиеву. — Эта трава — отменное лекарство, полковник. Пожалуй, лучше было мне стать ботаником, чем генералом. Оно спокойнее. Не пришлось бы возиться с вашими земельными делами… Ну, так до чего вы договорились?

И опять, не дав никому раскрыть рта:

— А это от фурункулов, полковник. Моя супруга ими мучается, — он пожевал травинку, сплюнул. — Вот и вы, господа, у меня, как чирьи под мышкой. Ну, так что?..

Старше других среди князей и дворян был Инал Хатакшоков. Кашлянув, он выступил вперед.

— Господин генерал, к прискорбию нашему, должны мы доложить, что случилось такое, чего не знает история кабардинцев: холопы наши перестали повиноваться…

Степанов, казалось, не слушал Хатакшокова, продолжая возиться с букетами, сортируя цветы и травы.

Он даже не поднял головы.

— Короче, князь…

— Я и так стараюсь быть кратким, ваше превосходительство. Стоящие перед вами темные крестьяне — просто обмануты…

Степанов на секунду оторвался от своего занятия.

— Где же тот удалец, о котором вы мне докладывали? — спросил он Клишбиева. — Как там его?..

— Калмыков, ваше превосходительство. Сбежал.

— Ничего-то ты не умеешь, полковник, — фамильярно заметил генерал. — Бунтовщики удирают — из-под самого твоего носа. Конокрадов только можешь ловить… Посмотри-ка, каков экземпляр, а?

Клишбиев, поморщившись, взял протянутый Степановым цветок и, повертев его в руках, сказал резко:

— Крестьяне отказываются выполнять приказ властей…

— Кто отказывается? — словно проснулся Степанов.

— Все стоящие здесь.

Генерал окинул взглядом толпу бедняков. Уловив этот взгляд, к нему подошел Пшемахо Ирижев. Почтительно остановился в двух шагах, с достоинством поклонился. Генерал пронзительно посмотрел на него. Пшемахо не. отвел глаз. Ирижев многое слышал об этом человеке, который не сумел заслужить почестей и наград на полях сражений, но зато прославился дикой расправой над безоружными рабочими-демонстрантами в Грозном. Ходили слухи, что каратель получил за грозненские события награду из рук самого императора.

На губах Степанова заиграла неожиданная улыбка. И глаза подобрели, подкупающе заискрились.

— Ну, старина, выкладывай, чего вам недостает? Чего нужно-то?.. — доверительно спросил он у Пшемахо.

— Нашэ земла, господин. Нашэ Золка, — с трудом отвечал по-русски Ирижев. — Где нога стоит, то земля нашэ, аллах дал.

— Аллах, говоришь? — по-прежнему масляно улыбался Степанов. — Это ты неплохо сказал. Видать, неглупый старик, а?

Пшемахо молчал. Степанов понюхал цветы.

— Что-то они порохом пахнут… Ну ладно, старче, земля пусть себе создана богом, но распределяет-то ее не бог, а царь, помазанник божий… Так-то, милый мой.

— Нашэ не можно терпит… невернэ царске указ… Умром, не дадим Золка! — во весь голос крикнул Пшемахо.

— Умрете?! — выкрикнул генерал, отшвырнув далеко в сторону цветы и травы, которые только что с таким тщанием перебирал. — Так тому и быть! Помирайте!..

Он выдернул из кармана галифе массивный, видимо, серебряный портсигар и, сунув в рот папиросу, взмахнул рукой.