Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [23]
Железная дорога все больше, все сильнее овладевала воображением Бетала. Стоило ему услышать специфический запах мазута, железа и гари, увидеть, как паровоз, таща за собой серо-зеленый состав, проносится мимо станции, весь в облаке пара, грохочущий колесами и шатунами, перевитый трубами и поручнями, закопченный и заносчивый, как у юного Калмыкова замирало сердце.
Позволь ему сейчас его новый знакомый Родион Михайлович притронуться к желтовато-медным рукояткам пульта, нажать на рычаги, которые приводят паровоз в движение, — и счастливее Бетала не было бы парня на свете.
— Не так это просто, брат, учиться на машиниста, — сказал Родион Михайлович. — Вот я… шесть лет кочегаром. Потом два года помощником ездил…
— Я могу… и кочегар могу и все, — заторопился Бетал. — Самый трудный работа согласен.
— Ну что ж. Испытаем его, Николай, а? — Родион Михайлович подмигнул помощнику. — С завтрашнего утра и займемся делом. Там и увидим, что получится. А ночь у меня проведешь…
…Вечером, после работы, шагая вместе с новыми друзьями к дому Родиона Михайловича, Бетал видел свое будущее в самом радужном свете. Рядом с ними, этими большими, сильными людьми, он, сын Калмыкова, обязательно станет машинистом.
Бетал шел уверенно и твердо, молча поглядывая на Родиона Михайловича, и только улыбался, не умея словами выразить свои чувства.
НА СТАНЦИИ
Утро выдалось солнечное, но холодное. Ночью выпал неглубокий снег, выстелив застывшую землю ослепительно-белой гладью. Ветви кустарников и деревьев заплела узорчатая морозная вязь, уцелевшие ржавые листья и тополиные сережки заледенели и слегка позванивали, качаясь от ветра.
— Славное угро, Бетал, — сказал Родион Михайлович, выйдя на улицу и полной грудью вдохнув свежего студеного воздуха. — Твое утро… — Застегнул медные пуговицы на тужурке и добавил: — Ну что ж, испытаем сегодня твое счастье! Пошли!..
Не отставая от широко шагавшего Родиона Михайловича, Бетал шел окрыленный, испытывая ни с чем не сравнимое чувство подъема и радостного ожидания.
Разумеется, машинистом он станет не сразу: для этого надо многое узнать, многому научиться. Но он ведь — на пути к цели и согласен трудиться и год, и два, и даже три года, лишь бы добиться своего. Он будет кочегаром, простым угольщиком, кем угодно, — только бы в конце этой новой, трудной, но желанной науки его ждал такой же паровоз, какой много лет водит Родион Михайлович.
Они вошли в гулкое здание депо, наполненное грохотом и голосами железнодорожных рабочих. В лицо им ударил теплый запах мазута и гари. На рельсах стояло под паром шесть-семь паровозов. Тут же, неподалеку от путей, работали люди возле незнакомых Беталу машин и верстаков с тисками и наковальнями. Оттуда раздавался такой невообразимый трезвон, какого, наверное, не смогли бы поднять все кузнецы Кабарды, вместе взятые.
Приветливо кивая друзьям и знакомым, Родион Михайлович шел быстро, и Калмыков не успевал как следует разглядеть, что происходило вокруг. Он смотрел во все глаза, стараясь ничего не пропустить. Ему хотелось подольше побыть в этом закопченном здании с высоким сводчатым потолком, стать в один ряд с черными от копоти людьми, взять в руки тяжелый молот и ковать нм разные детали, испытывая силу огня и железа.
Но Родион Михайлович, не останавливаясь, провел юношу через все депо, и они очутились в просторном дворе, обсаженном по краям акацией. В глубине двора стоял трехэтажный дом под черепичной крышей. Они вошли в подъезд.
На втором этаже машинист остановил полного круглолицего человека и, сняв шапку, почтительно заговорил с ним. Бетал из вежливости отошел в сторонку. Слов он не слышал, но понимал, что разговор идет о нем, и волновался.
— Ничего не получится, Родион, — говорил незнакомец. — Нам предложено уволить нескольких человек, не то что принимать новых… Сам знаешь, перевозки сократились, особенно хлеб…
— Понимаю, конечно, но все же…
— Не выйдет. Не разрешат мне.
— Больно уж парень-то славный… Посмотрите хоть сами…
— Что из того, если я посмотрю, — он все-таки бросил мимолетный взгляд на юношу. — Помочь не могу.
— Неужто никак нельзя?..
Круглолицый вместо ответа стал подниматься по лестнице, но вдруг остановился:
— Ладно. Веди его к истопнику Митрохе. Он вчера приходил ко мне за помощником.
— Я же не о том прошу, — с досадой сказал машинист, комкая в руках свой кожаный картуз.
Калмыков терпеливо ждал, уже догадываясь по выражению лица Родиона Михайловича, что ему не повезло и дело не сладится.
Машинист постоял еще немного, глядя вслед своему удалявшемуся собеседнику, потом махнул рукой и натянул картуз.
— Пойдем, Бетал…
Спускаясь по лестнице, юноша подумал, что и на железной дороге встречаются разные люди. Есть такие, как его русская учительница Надежда Николаевна, — добрые и справедливые, а есть холодные и бездушные, как мулла его родного селения Хасанби.
Солнце поднялось выше, пригрело, и с акаций со звоном падали льдинки.
— Не переживай, все устроится, — ободряюще сказал Родион Михайлович, слегка похлопав его по плечу и прибавляя шагу. — Не огорчайся. И я так начинал… Думаешь, сразу посадят на паровоз?.. Так они и посадят, держи карман шире…
