Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [108]

Калмыков уже давно встал со своего места и, бесшумно ступая по ковру, нервно ходил по кабинету из угла в угол. Каждое слово женщины тяжестью ложилось на его сердце.

Наконец, как видно, решив про себя что-то, он накинул на плечи дождевик и подошел к ней.

— Пойдем, сестра. Попробуем помочь твоему горю.

Он вывел ее на улицу и усадил в машину, которую хорошо знали во всей Кабарде и дети, и взрослые, потому что не было в области селения или аула, где не побывал бы на своем стареньком «форде» Бетал Калмыков.

Вскоре узкие мокрые улицы Нальчика остались позади, и машина выбралась на широкую грунтовую дорогу, обсаженную по краям молодыми деревьями.

Наржан догадалась, что Калмыков везет ее обратно в село, и не на шутку перепугалась. Что он задумал? Такой гость, как Бетал, важнее любого гостя, а что поставит она на стол, если он войдет в ее дом? Нет для кабардинца страшнее позора, чем отпустить гостя без угощения!

От этих мыслей у нее заломило в висках. Она уж и не рада была, что вздумала идти в город со своею жалобой, и ругала себя. Почему не сидела на месте?.. Зачем придумала себе такое наказание?

Автомобиль въехал в селение. Узенькие грязные улочки, плетни, увитые старой густой крапивой, покосившиеся, крытые соломой домишки. За машиной тотчас увязались ленивые деревенские псы и голосистые мальчишки, которые с гиканьем и улюлюканьем неслись вдоль заборов, разбрызгивая грязь босыми ногами.

— Где твой дом, сестра? — спросил Бетал.

— Разве увижу сразу, когда мчимся так быстро, — смущенно пролепетала она.

Бетал дал знак шоферу, и машина замедлила ход.

Когда они поравнялись с полузасохшей одинокой ивой, Наржан сказала:

— Доехали, слава аллаху.

Калмыков вышел. Его обступили дети.

— Думал, не догоним? — спросил плотный мальчуган лет десяти, размазывая по лицу рукавом брызги жидкой глины. Глазенки его сверкали так ярко и задорно, что Бетал не удержался от улыбки.

— Ну, раз вы меня догнали, — сказал он серьезным тоном, — то садитесь в машину.

Ему не пришлось повторять дважды. Босоногая стайка мигом умостилась на заднем сиденье.

— Покатай их, — сказал Калмыков шоферу и направился к дому Наржан Хамдешевой.

Жалкая это была хибарка. Солома на крыше свалялась, стены облупились, обнажив старую глину и потрескавшиеся от времени колья плетня. Когда Калмыков шагнул в комнату, в нос ему ударил застарелый запах прели и сырости. Большой почерневший очаг в углу не грел, в казане было пусто. За очагом, вплотную к стене, стояла старая деревянная кровать, на которой, укрытый тряпьем, лежал больной Лукман, муж хозяйки. Худое лицо его с заострившимся подбородком было бледным, веки полузакрыты. У изголовья сидел старший сын, подросток лет двенадцати, и вытирал грязным лоскутком пот, поминутно выступавший на лбу отца. Несколько в стороне жались друг к другу на земляном полу еще трое заросших худеньких мальчишек, а пятый лежал в низенькой люльке.

— Садись вот здесь, Бетал, — сказала Наржан, пододвигая ему маленькую табуретку, и торопливо вышла.

Услышав это имя, больной с усилием приподнялся на локте, открыл глаза.

— Может ли это быть?.. — прошептал он, вглядываясь в лицо гостя.

— Лежи, лежи, — остановил Калмыков Лукмана, поправляя ему подушку.

Снова появилась Наржан, держа в руках большую деревянную миску с мукой.

Бетал тотчас догадался, в чем дело:

— Сбегала к соседке? Да?

— Нельзя же без угощения, Бетал, — густо покраснела женщина.

— Ну что ж, угощать гостей — хороший обычай, — весело сказал он. — И еще кабардинцы говорят: «Без соседа, как без штанов», — он встал с табуретки, подошел к мальчикам. Спросил у старшего: — В школу не ходишь, значит?

Тот ничего не ответил и не поднял глаз, сосредоточенно разглядывая свои босые грязные ноги. Калмыков вздохнул и вышел во двор. Наржан — следом за ним.

— Прошу тебя; Бетал, не уезжай так… я мигом что-нибудь приготовлю…

— Спасибо. Я не ухожу. Просто хочу посмотреть ваше хозяйство.

— Какое там у нас хозяйство, — забеспокоилась она, — так, звук один.

— Не горюй, сестра. Все устроится…

— Дай аллах.

Бетал вошел в плетеный сарай, крытый подгнившей соломой, покосившийся, придавленный временем. Внутри было пусто. Дверь плотно не закрывалась.

Он побродил по двору. Грядки ничем не огорожены. Напротив дома — одинокий, выбеленный дождями столб, накренившийся набок, другой столб и сами ворота, некогда стоявшие здесь, давно сгнили и развалились.

Он вышел на улицу. Наржан проводила его недоумевающим взглядом.

Шагах в пятидесяти от жилья Хамдешевых красовался за добротной каменной оградой высокий туфовый дом под железной крышей, с длинной застекленной верандой.

— Чей это? — спросил Бетал у какой-то женщины, проходившей мимо.

— Разве не знаешь? Это дом Балахо, — охотно отвечала она. — Недавно выстроил.

Он не стал спрашивать, кто такой Балахо, он знал его как участника гражданской войны, старого члена партии. Теперь Балахо был председателем колхоза.

Калмыков резко повернулся и зашагал обратно. Брови его сошлись на переносице.

Выбежавший из дома Балахо догнал его, пристроился слева и молча пошел рядом, догадываясь, что Калмыков взбешен, но не понимая, что именно вывело его из себя.