Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [105]

Кто-то бросился к пулемету. Торопливо, дрожащими руками стал дергать замок. Его заклинило.

— Не ходи дальше! Стой — или рассеку тебя на части! — истошным голосом вопил пулеметчик.

Но пришелец словно не слышал предупреждения и продолжал идти, как ни в чем не бывало.

— Тебе говорю: стрелять буду!

Но было уже поздно. Человек в гимнастерке сделал несколько быстрых шагов и, очутившись возле пулеметчика, положил руку на горячий от солнца кожух «максима».

— Так ты не застрелишь и полевой мыши, — усмехнулся он. — Лента у тебя, брат, неправильно вдета, с перекосом. Сделай вот так… Вот… и здесь… — нагнувшись, он ловко и быстро удалил неисправность. — Теперь стреляй в кого хочешь.

Пулеметчик стоял, потупившись. Губы его вздрагивали от пережитого напряжения.

— Так-то, брат, — снова заговорил пришедший, положив тяжелую ладонь на плечо горца. — Знай теперь: в своих пулемет не стреляет!

Он оглядел присмиревших мятежников и, увидев неподалеку от моста группу стариков, направился к ним. Подойдя, обратился к самому старшему:

— Салам алейкум, Инал.

— Уасалам алейкум, Бетал, — старик пожал протянутую ему руку. — С приходом тебя.

Старики, да и все, кто находился в тот день возле моста через реку Баксан, были явно растеряны: никто и думать не мог, что Калмыков явится сюда не во главе целого войска милиции, а один, безоружный, с пустыми руками и открытой душой.

Улеглась бессмысленная ярость, потухли горящие глаза. Те, кто сомневался и колебался, почувствовали себя совсем неловко, как дети, нашкодившие в отсутствие старших.

— Инал, — Калмыков обратился снова к нему, — разве тебе не выдали ссуду на покупку коровы?

— Выдали, Бетал. Да вознаградит тебя аллах за доброе дело, — устыдившись, опустил седую голову Инал.

— А как чувствует себя твоя больная жена, Кильшуко? — спросил Бетал щупленького остроносого старичка.

— Беркет бесын, — не поднимая глаз, ответил тот. — Лежит еще. В больнице.

— Послезавтра должен приехать в Нальчик московский профессор, большой доктор… Он обязательно поможет твоей жене…

— Дан бог, Бетал, чтобы я смог добром заплатить тебе за добро, — ответил старик и осекся.

— Не меня ты должен благодарить, Кильшуко, — сказал Калмыков.

— А кого же?

— Советскую власть. Только ее…

Кильшуко потупился, в смущении подергал себя за редкую седую бороду и тихо сказал:

— Может, аллах даст нам время… искупить…

Поблизости от стариков стояло еще несколько горцев. Среди них выделялся рослый Марем; время от времени он бросал на Калмыкова злобные взгляды. Возле него услужливой юлой вертелся Плешивый Хамид.

Все это не осталось незамеченным для Бетала. Однако, когда он обратился еще к одному старику, ему пришлось на время выпустить из поля зрения Марема и его окружение. Старик, с которым Бетал заговорил, вдруг ринулся вперед и, резко оттолкнув Калмыкова в сторону, заслонил его собой.

С перекошенным лицом прямо на Бетала надвигался Хамид с обнаженной саблей в руке. Он оттолкнул старика, преградившего ему путь, и в тот же момент над головой Бетала сверкнул клинок.

Калмыков инстинктивным движением отпрянул вбок и, схватив Хамида за кисть, вырвал у него саблю.

— Ого! — шумно вздохнув, сказал он. — Да ты, как видно, всерьез?!.

Бетал с трудом сдерживал накипавшую ярость. Он знал за собой подобные приступы неистового гнева и всегда старался вовремя обуздать их. А сейчас — тем более: с такой массой возбужденных горцев можно говорить только спокойно, имея трезвую голову на плечах.

Калмыков некоторое время стоял молча, рассматривая лезвие сабли, отнятой у Хамида.

За ним настороженно следили десятки глаз. Одни — с ненавистью и страхом, другие — с тайной надеждой и восхищением. Но почти все понимали, что судьба их сейчас зависит от этого человека.

Не выпуская из рук сабли, он влез на подводу, стоявшую рядом, и оглядел толпу. Спокойный, сильный, он теперь улыбался, овладев собой. Он вдохнул полной грудью теплый степной воздух, пронизанный запахом спелой пшеницы, и сказал так, чтобы его могли слышать все:

— Неужели вы не слышите, как пахнут созревшие колосья? Разве вы не крестьяне? Прислушайтесь, как стонут хлеба, просят приложить руки…

— Мы уж не знаем, кого нам теперь и слушать! — выкрикнул кто-то.

Словесная перепалка не входила сейчас в расчеты Калмыкова. Возникнет шум и гам, в котором ничего нельзя будет разобрать, и все его замыслы рухнут.

— Взгляните на эти поля! Если зерно просыплется на землю, чем вы накормите своих детей? Что скажете?

Марем вышел вперед.

— О каком поле ты ведешь речь, сын Калмыковых? Разве оно наше? Разве накормим мы детей своих, убирая казенный хлеб?.. Мы хотим быть свободными! Вот, на Кубани, говорят, у казаков нету никаких колхозов!..

Бетал прикусил губу. Гнев снова завладел им. Казалось, с этим уже ничего не поделаешь. Но он сдержался и на этот раз, отчаянным усилием воли заставив себя говорить спокойно. И все же голос его слегка дрожал:

— Я обращаюсь не к тебе, Марем! Ты не думай, что мы не знаем тебя! Мы не забыли, как ты встречал деникинцев верхом на добром коне и ушел за ними из селения. Это ты водил в атаку против своих братьев казачьи сотни Серебрякова. Не с тобой говорю я сейчас, не к таким, как ты, мое слово! — Бетал сильным красивым жестом выбросил правую руку вперед и вверх, опираясь левой на рукоять Хамидовой сабли. — С тобой, карахалк, говорю, к тебе — моя речь!