Все не так - [5]

Санька тоже не могла заснуть. Наверное, она действительно патологическая неудачница: мужчина, от которого у нее смешались все мысли, который заставил ее почувствовать необъяснимый восторг, просто уехал на такси, толком не попрощавшись.

Когда она только подняла взгляд от лица на бумаге к лицу за стеклом, внутри что-то взорвалось: не бывает таких совпадений! Когда выдуманный, нарисованный человек вдруг приходит к тебе из дождливой темноты, это не просто так. Пока он звонил, Санька мучилась: что же делать? Как удержать его, не дать уйти? Это же знак, судьба, и она не должна ее упустить. Сначала была мысль просто позвать его, прямо рассказать о том, что она чувствует, но Санька вовремя спохватилась. Все-таки уже не двенадцать лет, опыт какой-никакой есть. Надо держать себя в руках, иначе все испортишь. Она схватила веник с совком, распахнула дверь, но не нашлась, что сказать. Язык распух и встал поперек горла. Если это судьба, он откликнется. И он откликнулся! Он с ней первым заговорил, стал даже заигрывать, хотя она сразу поняла, что развязный тон ему не свойствен. Просто этот человек тоже почувствовал к ней тягу и решил любым способом не упустить. Что ж, лишнее доказательство того, что встреча неслучайная.

Они мало говорили, но в молчании не было никакой неловкости, как будто они созданы для того, чтобы быть вместе. Валера — какое чудесное имя! Как он ел ее глазами, о, это было заметно! Как естественно они собрались и пошли вместе… Санька нисколько не сомневалась, что он пойдет провожать ее до двери, назначит свидание, а дальше — вся жизнь! Тем страшнее показался от ворот поворот, который она получила. Он действительно просто пожалел, что бедняга промокнет и замерзнет, довез до дома. Ничего не почувствовал, ни капли она ему не понравилась, никакой общей жизни у них не будет. За последние полчаса Санька пережила такую бурю эмоций, что сейчас была просто выпотрошена. Она глядела вслед уезжающей машине, потом еще долго стояла у подъезда, пока окончательно не замерзла. На душе, в голове было пусто и гулко. Как робот, на негнущихся ногах она пришла домой, помыла руки и стала автоматически поглощать котлету за котлетой, пока мать на нее не прикрикнула. Санька посидела перед телевизором, уставившись в экран невидящим взглядом, и легла в кровать. Но сон не шел: проматывался, как в замедленном кино, весь вечер, кадрами всплывали отдельные моменты. Вот он снял капюшон, у него такие мягкие каштановые волосы, они откинуты назад и открывают высокий выпуклый лоб с едва наметившимися залысинами. Вот он проводит ладонью по волосам: привычный жест спереди назад. Он улыбается: улыбка мягкая, чуть застенчивая. Честные, ясные, синие глаза будто говорят: отдам жизнь за тебя. Он красив, нет, не броской, конфетной красотой, как солист поп-группы. Его красота не лезет в глаза, она ненавязчива, немножко неправильна. Интересно, он сам сознает, что красив? Слишком скромно себя ведет, это значит, что либо не сознает, либо очень умен и хорошо воспитан. Проворочавшись в кровати полночи, Санька, под недовольное ворчание матери, пошла на кухню попить. Села за стол, обхватила руками голову. Если она еще немного о нем подумает, то сойдет с ума. Надо себе запретить. Жаль, что в их доме не водится снотворное, — ей просто необходимо поспать. Есть валерьянка! Санька дрожащими руками, как наркоман, щедро накапала себе в стакан с водой и залпом выпила. Легла в кровать, но полезли другие мысли: про работу, про отца, про мать, про подругу Машку. Она уснула, когда небо начало уже светлеть.

Утром Санька еле встала с чугунной головой и поганейшим настроением. Плохо соображая, работала до обеда, потом пришел отец и, взглянув на дочку, сообразил, что она не в себе. К слову, Санька работала каждый день, с десяти до восьми. Четкого графика у нее не было, просто раз в неделю отец ей говорил: «Завтра Лариса Сергеевна здесь побудет, можешь отдохнуть». Иногда и не говорил, тогда Санька работала семь дней в неделю. Она была не против: лучше дома сидеть, что ли? Машка если и заходила, то поздно вечером, днем никаких дел не было, домашние обязанности теперь взяла на себя мама, отдавая должное дочери как главной кормилице. Теперь, когда отец сказал: «Иди домой, я вызову Ларису Сергеевну, а пока сам посижу», — Санька запротестовала. Она боялась, что придет Валера, а ее нет. Стала упрашивать отца, заверять, что с ней все хорошо, но он был непреклонен. Действительно, вдруг она что-нибудь напутает, работа — то с деньгами. Уныло она поплелась домой, где снова напилась валерьянки, но заснуть так и не смогла. Это было какое-то наваждение: рисованный монах-воин и реальный Валера слились в один образ, постоянно маячивший перед глазами. Вечером Санька не выдержала, оделась и собиралась уже бежать к закрытию палатки: вдруг он там ее ждет? Но пришла мать, посмотрела на лихорадочно блестящие глаза, потрескавшиеся губы дочери и никуда ее не пустила. Заставила лечь в кровать, измерила температуру и присвистнула: тридцать восемь и три. Стала отпаивать какими-то чаями, совать таблетки, сидела рядом, держа ладонь на ее лбу. Дочь последний раз болела еще в детском саду, и Любовь Андреевна не на шутку испугалась. Санька же, в любое другое время осчастливленная бы таким материнским вниманием, сейчас продолжала твердить, что ей надо на работу, что она не болеет, причем речи ее становились все более и более бессвязными. В конце концов она уснула тяжелым, потным сном.