Всадник с улицы Сент-Урбан - [160]
Преисполненный самодовольства, мистер Паунд одарил улыбкой сэра Лайонеля Уоткинса. Сэр Лайонель кивнул, отдавая должное на совесть выполненной работе.
Под конец мистер Паунд высказался в том смысле, что Херш, как те купающиеся в деньгах поп-звезды, что загораются и гаснут на небосклоне шоу-бизнеса еженощно, видимо, решил, что один закон существует для него, а другой для всякого быдла, каковым презрительным словечком ему подобные именуют простых богобоязненных граждан. Напомнил мистер Паунд еще раз и о медицинском освидетельствовании. Акт содомии все-таки был. Мисс Лёбнер, как бы ни была она очарована Штейном и каким бы расслабленным не сделался в ее руках Херш, наркотиком-то все ж таки была же одурманена! Изнасилована-то все ж таки была же! А значит, долг присяжных состоит в том, чтобы признать Штейна и Херша виновными в том, что им инкриминируется.
Встав на защиту Штейна, речистый мистер Уильям Коукс поблагодарил присяжных за внимание, заверив, что нисколько не сомневается в их очевидной проницательности. Но и просветил кое в чем.
— Вы здесь не для того, чтобы судить эротические вкусы Штейна. Делать художественные фотографии обнаженного женского тела, господа присяжные, это не преступление. Их печатают даже в цветном приложении к «Санди таймс»! Нравится нам это или нет, но румянец смущения, который когда-то окрашивал щеки молодых людей, едва они услышат слово «секс», давно ушел в прошлое.
Он объяснил им, что вовсе не обязательно одобрять действия Штейна, чтобы вынести решение о его невиновности. Он не участник конкурса на звание Мистера Обаяние. И не за нравственные качества он под суд попал. Неразборчивость в половых связях, сколь бы ни была она отвратительна присяжным (она и ему неприятна), сама по себе преступлением не является. Штейна обвиняют в содомии, изнасиловании, непристойном посягательстве и хранении наркотика, что чревато для него очень серьезными последствиями, если он будет признан виновным. Так что, если имеются разумные сомнения, виновным его признавать не следует.
— Уважаемые господа присяжные! Вас тут просили поверить, будто мисс Лёбнер насиловали, мучили и держали взаперти. Ну надо же, какой кошмар! И как же до такого ужаса дошло? С ней среди ночи познакомились в кафе, и она радостно пошла в дом Херша, ожидая подвергнуться… о нет, не приставаниям, ни боже мой!.. а кинопробам!
Следующим у барьера встал сэр Лайонель Уоткинс. Он начал с того, что тоже стал поучать присяжных.
— Господа присяжные! Этот уже и так несправедливо опозоренный человек попал на скамью подсудимых не за то, что владеет коттеджем в Хэмпстеде. Это было бы возможно, если бы он приобрел свой дом незаконно, но он заработал его собственным трудом и талантом. Точно так же он находится здесь не потому, что обедает в фешенебельных ресторанах или вращается в гламурном обществе. Он сюда попал всего лишь по невезению, на которое наложилась цепь непредвиденных случайностей. Не вернись он на день раньше из Канады, не нарвался бы на приятеля, развлекающегося в его доме с податливой особой. Что осложнилось еще и тем, что эта особа вызвала у него вполне понятное чувство отвращения, и в гневе он ее вышвырнул из дома. Не сделай он этого, она бы не написала заявления в полицию, из-за которого он и стоит теперь здесь перед нами, будучи невинной жертвой мстительных фантазий безнравственной девицы.
Далее сэр Лайонель сосредоточился на показаниях мисс Лёбнер, не оставляя от них камня на камне.
— Давайте вспомним, как эта стыдливая мимоза, эта невинная овечка в полон попала? — предложил он. — Ее что — насильно втиснули в машину и увезли? Напали и скрутили в темном переулке? Может быть, под конвоем к дому доставили? Нет. Она вышла из кафе со Штейном под ручку.
Он напомнил присяжным о свидетельстве Унгермана и о наркотике, который найден у нее в комнате. Еще раз подчеркнул, что против Херша нет улик, а посему обвинить его можно разве что в глупости, поэтому присяжным следует немедленно снять с него все обвинения.
Господин судья Бийл, пошуровав в бумажках, высказался в том смысле, что он сочувствует присяжным, которым пришлось, как он выразился, отыскивать иголку истины в нагромождении противоречивых свидетельств, подобном стогу сена. Кто-то здесь, очевидно, лицемерит. Но кто?
— Вынося решение по этому вопросу, я бы просил вас не позволять себе поддаваться эмоциям и не руководствоваться предрассудками того или иного сорта. А напротив, подумать непредвзято и прийти к выводу, основанному на здравом смысле.
Напоследок он вновь кратко прошелся по всем обстоятельствам дела, освежая их в памяти присяжных.
— Если вы, всё взвесив и обдумав, придете к выводу, что «Да, все это подозрительно, похоже, они это сделали, но мы не вполне уверены», то к обвиняемым будет применено то, что в английском законодательстве именуется преимуществом сомнения, и ваш вердикт должен быть «невиновны». Бремя доказывания вины лежит на стороне обвинения. И приведенные обвинением доказательства должны полностью вас убеждать. Наверное, излишне напоминать, что при рассмотрении дела вы не должны исходить из того, что если человек попал на скамью подсудимых, значит, он заведомо совершил что-то дурное. Обвиняемый считается невиновным, пока в суде не будет доказано обратное.
«Кто твой враг» Мордехая Рихлера, одного из самых известных канадских писателей, — это увлекательный роман с убийством, самоубийством и соперничеством двух мужчин, влюбленных в одну женщину. И в то же время это серьезное повествование о том, как западные интеллектуалы, приверженцы «левых» взглядов (существенную их часть составляли евреи), цепляются за свои идеалы даже после разоблачения сталинизма.
Замечательный канадский прозаик Мордехай Рихлер (1931–2001) (его книги «Кто твой враг», «Улица», «Всадник с улицы Сент-Урбан», «Версия Барни» переведены на русский) не менее замечательный эссеист. Темы эссе, собранных в этой книге, самые разные, но о чем бы ни рассказывал Рихлер: о своем послевоенном детстве, о гангстерах, о воротилах киноиндустрии и бизнеса, о времяпрепровождении среднего класса в Америке, везде он ищет, как пишут критики, ответ на еврейский вопрос, который задает себе каждое поколение.Читать эссе Рихлера, в которых лиризм соседствует с сарказмом, обличение с состраданием, всегда увлекательно.
Словом «игра» определяется и жанр романа Рихлера, и его творческий метод. Рихлер тяготеет к трагифарсовому письму, роман написан в лучших традициях англо-американской литературы смеха — не случайно автор стал лауреатом престижной в Канаде премии имени замечательного юмориста и теоретика юмора Стивена Ликока. Рихлер-Панофски владеет юмором на любой вкус — броским, изысканным, «черным». «Версия Барни» изобилует остротами, шутками, каламбурами, злыми и меткими карикатурами, читается как «современная комедия», демонстрируя обширную галерею современных каприччос — ловчил, проходимцев, жуиров, пьяниц, продажных политиков, оборотистых коммерсантов, графоманов, подкупленных следователей и адвокатов, чудаков, безумцев, экстремистов.
В своей автобиографической книге один из самых известных канадских писателей с пронзительным лиризмом и юмором рассказывает об улице своего детства, где во время второй мировой войны росли и взрослели он и его друзья, потомки еврейских иммигрантов из разных стран Европы.
Покупая книгу, мы не столь часто задумываемся о том, какой путь прошла авторская рукопись, прежде чем занять свое место на витрине.Взаимоотношения между писателем и редактором, конкуренция издательств, рекламные туры — вот лишь некоторые составляющие литературной кухни, которые, как правило, скрыты от читателя, притом что зачастую именно они определяют, получит книга всеобщее признание или останется незамеченной.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.