Возникновение и развитие научного факта - [20]
Возникающие таким образом мыслительные конструкции обнаруживают это с очевидностью.
Итак, слова не были изначально именами объектов, а мышление, по крайней мере изначально, не является ни реконструкцией, ни прототипом явлений, ни приспособлением мысли к каким-либо внешним фактам, которые, по Маху, даны сознанию любого индивида[74]. Слова и идеи изначально являются звуковыми и мысленными эквивалентами опыта, возникающего вместе с ними. Этим объясняется магическая роль слов и догматическое, фетишистское значение предложений.
Такие протоидеи с самого начала слишком широки и недостаточно конкретны. Согласно Хорнбостелю (Hombostel), идеи, как и значения слов, развиваются «не путем восхождения от частного к общему, но путем дифференциации или конкретизации от общего к частному)^
3. УСТОЙЧИВОСТЬ СИСТЕМ УБЕЖДЕНИЙ И ГАРМОНИЯ ИЛЛЮЗИЙ
Мнения как автономные структуры, обладающие стилем.
Как только структурно завершенная, замкнутая система убеждений, складывающаяся из многих деталей и связей, сформирована, она оказывает упорное сопротивление всему тому, что ей противоречит.
Хорошим примером может служить история понятия «кары за греховное сладострастие», упорно сопротивлявшегося всякому иному понятию. Речь идет не только о пассивном сопротивлении или консервативности по отношению к новизне, а именно об активном сопротивлении, которое проходит через несколько этапов:
1) противоречие системе убеждений совершенно немыслимо;
2) все, что не согласуется с системой, просто не замечается;
3) если и замечается, то замалчивается;
4) затрачиваются огромные усилия, чтобы объяснить, что данное исключение вовсе не противоречит системе;
5) несмотря на то, что противоречащие системе явления получают подтверждения, в них все же видят описания и даже иллюстрации того, что соответствует господствующим взглядам, как бы реализации последних.
В истории науки нет формально-логической связи между понятиями и их доказательствами: последние часто подгоняются к теоретическим концепциям и, наоборот, концепции подгоняются к доказательствам. Концепции не являются логическими системами, хотя всегда стремятся к этому, но они суть смысловые конструкты, соответствующие стилю мышления, и лишь в качестве таковых они развиваются или подлежат забвению, переходят в другие конструкты вместе со своими доказательствами. Как всякая социальная структура, каждая историческая культурная эпоха имеет свои доминирующие концепции, но при этом сохраняет концепции, оставшиеся от прошлых эпох, а также зародыши концепций, которым суждено будущее. Одной из наиболее важных задач сравнительной теории познания должна была бы стать задача: выяснить, каким образом мнения, смутные идеи переходят из одного стиля мышления в другой, как они внезапно выходят на первый план в виде спонтанных идей, как благодаря определенной гармонии заблуждений превращаются в устойчивые, застывшие структуры. Только так, исследуя и сопоставляя эти связи, мы могли бы понять культурную среду, в которой пребываем.
Чтобы пояснить эту мысль, можно привести несколько примеров, иллюстрирующих различную степень устойчивости убеждений.
I. Если какое-то мнение достаточно прочно обосновалось в мыслительном коллективе, если оно проникает в обыденную жизнь и становится привычным языковым выражением, если оно становится в полном смысле воззрением, то противоречие ему немыслимо и непредставимо. Вспомним, что приходилось слышать Колумбу: «Можно ди быть столь безрассудным, чтобы полагать, будто существуют антиподы, люди, которые ходят вниз головой и вверх ногами? Что на Земле есть место, где все наоборот: вверху то, что должно быть внизу, где деревья растут вниз, а дождь, снег и град падают наверх? Ведь все эти глупости вытекают из заблуждения, согласно которому Земля круглая». И так далее.
Это сегодня всем ясно, что за подобными рассуждениями стоит абсолютизация понятий «верх» и «низ», и что все они теряют смысл, если мы становимся на точку зрения относительности. Но и в наши дни можно встретиться с подобными же заблуждениями, когда, например, абсолютизируются такие понятия, как «бытие», «реальность», «истина» и т. п. Канту был необходим непознаваемый субстрат чувственных явлений — «вещь сама по себе»: иначе, считал он, «мы пришли бы к бессмысленному утверждению, будто явление существует без того, что является»[75]. Аналогичен вопрос Вундта: «Что делать со свойствами и состояниями, которые не являются свойствами и состояниями чего бы то ни было?»[76].
II. Каждая достаточно содержательная теория проходит в своем развитии классическую стадию, когда она замечает только те факты, которые ей в точности соответствуют, и затем стадию осложнений, когда на первый план выходят исключения. Это хорошо понимал великий теоретик Пауль Эрлих, который писал: «К сожалению, это ничем не отличается от всех прочих научных проблем, поскольку они всегда становятся все более сложными»
