Война олигархов - [2]

Капитан сначала опешил, а потом сделал шаг ближе:

— Слышь, парень, завязывай! — почти участливо проговорил он. — Я тебя не трону, иди куда хочешь, только тачку свою отгони. Сейчас сюда мэр приедет.

Но Шинкарёва уже несло. Он вдруг снова высунул руку и сорвал с капитана фуражку с красным околышем, обнародовав заметную капитанскую лысину:

— Ну стреляй, мудила, стреляй наконец!

— Нет, ты меня достал, — выдохнул капитан, расстёгивая кобуру. Но, оглянувшись вокруг, решил предпринять последнюю относительно мирную попытку. Всем телом навалившись на дверцу машины, он сунулся внутрь «лендкрузера», пытаясь выхватить из рук оборзевшей жертвы дефолта свою фуражку. Он боролся за неё так, будто в этой фуражке сосредоточились в данное мгновение все его понятия о чести, достоинстве и офицерском долге.

Но, вместо того, чтобы выпустить из рук чужой, отягощенный символикой головной убор, Шинкарёв нажал кнопку стеклоподъемника. Голова и рука капитана оказались намертво зажатыми. Да так, что сам он как бы вздёрнулся вверх, а мыски его начищенных парадных ботинок уже едва касались земли. По толпе пробежало общее «ах!», а милиционеры взяли автоматы наизготовку. Но стрелять при таком стечении народа никто не решался.

Решился только Шинкарёв. Он с места газанул. Машина рванула сквозь разбегающуюся толпу. Под мостом «лендкрузер» резко развернулся. Кровь из перерезанной стеклом шеи капитана хлестала так, что за могучим автомобилем тянулся широкий, мгновенно темнеющий след.

Вырулив из–под моста, машина свернула вверх — на Серафимовича. Обезглавленный труп капитана отвалился на повороте. «Лендкрузер», не сбавляя скорости, выскочил на Большой Каменный мост, разворачиваясь влево, против потока. Завизжали тормоза. Несколько автомобилей въехали друг в друга, а «лендкрузер» чудом избежал столкновения и помчался наискосок — точно по направлению к Кремлю.

Мощная тяжёлая машина легко снесла ограду моста и медленно, словно нехотя, рухнула в воду. Толпа у театра оцепенела, наблюдая за происходящим. Вокруг трупа капитана суетились уцелевшие коллеги.

Ещё несколько долгих секунд «лендкрузер», задрав задницу, покачался на воде и, наконец, тяжко хлюпнув, исчез в глубине.

— Ничего себе за хлебушком сходил! — ошалевший Лёвка сжал голову ладонями, будто боялся за её сохранность.

— Наверное, тоже кредитов набрал, — почти спокойно констатировал Гоша и сдвинул брови.

А по Москве–реке со стороны Парка Культуры как ни в чём не бывало подбирался очередной речной трамвайчик. «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня…», — надрывался он голосом Газманова.

***

После летнего пекла сентябрьские жаркие деньки казались просто райскими. За ночь дом успевал остыть и благосклонно принимал солнечные лучи. О недавней пытке огнём напоминали лишь рано пожелтевшие и осыпающиеся листья яблоневого сада. Странно было наблюдать, как на стремительно лысеющих деревьях остаются этакими новогодними шишками яблоки. Огромные, красные, сладкие, словно впитавшие в себя всю жару и безумие ушедшего лета. А яблок в этом году выдалось много.

«Столько яблок… Быть беде», — неодобрительно качая головой в выцветшей голубой косынке, сообщила Кате соседка тётя Нина. Тётя Нина жила при дачном посёлке всегда, в домике у ворот, поэтому не верить ей резона не было. Да это и совпадало с собственными Катиными ощущениями. Бедой пахли и сухие листья, и сладкие яблоки, и вся эта скучная дача Сидоровых на берегу Десны, куда их с Нюшей ребята засунули в день финансового краха их «Царь–шапки». Засунули и забыли. Как это по–мужски! Уже почти три недели они с Нюшей сидят взаперти и не знают, когда кончится этот пейзанский плен.

Впрочем, Катя немного кривила душой насчет забыли. И Гоша, и Нур исправно приезжали на дачу. И даже Лёвка пару раз заскочил. Мужики привозили огромное количество продуктов, половину из которых тут же съедали, усмиряя разыгравшийся на природе аппетит. Но о делах даже не заикались. Ни–ни. Отшучивались, рассказывали анекдоты и строго–настрого запрещали высовываться за пределы дачного посёлка. Катя, конечно, знала, чем они там, в далёкой — аж тридцать километров! — Москве занимаются. Рыщут–ищут деньги, чтобы отдать тот долларовый кредит, который вложили в гигантскую партию шапок для российской армии. Армия–то теперь в шапках, а их команда осталась при своих, деревянных. Или — шёлковых, если вспомнить присказку «в долгах, как в шелках».

Больше всего Катю обижало то, что её отстранили от решения финансовых проблем, словно она была не деловая женщина, а безмозглая курица. А ведь у неё кроме квартиры, которую, между прочим, можно продать, имелись ещё и кое–какие связи, знакомства. Да и голова на плечах, опять же между прочим! Теперь эта голова до двенадцати давила подушку, потом в неё кидали наскоро сварганенный завтрак, потом ублажали старым детективом и ленивым трёпом с Нюшей, а напоследок, к вечеру, грузили сводкой криминальных новостей из телевизора. Эта поздняя передача, «Спокойной ночи, взрослые», была насквозь про дефолт. Эпидемия самоубийств очищала Москву от представителей среднего бизнеса методично и неумолимо. А ведь они, их команда, были самыми что ни на есть средними на этом бизнес–поле. Минном поле, как оказалось.