Воображала - [8]

Волны накатывали снова и снова, воздуха не хватало, но я умудрилась как-то вцепиться в руку сестры. Мы обе кричали, не понимая, кого зовем. Ладонь сестры была скользкой, и я чувствовала, как связь между нами разрывается. Веришь мне, я чувствовала то же самое, когда ты пришел в мой дом.

То же самое, нота в ноту. Ее пальцы выскальзывали из моей руки, и я чувствовала, что совершается нечто непоправимое. Волны относили меня назад, к берегу, а ее тянуло к самому дну, в огромную, раскрытую пасть моря. Она все удалялась и удалялась от меня, а я пыталась плыть за ней, но у меня уже не было сил.

И только чудо привело Антонию к нам в этот момент. Над морем рвался ее голос.

— Октавия! Санктина!

Она, в своей строгой одежде, влезла в море, как залихватский моряк из книжки, схватила меня, легко подняв над водой.

— Сестра! Сестра! Жадина! — кричала я. А она ускользала от меня в открытое море, как много лет спустя, когда в моей жизни появился ты.

В тот день я впервые увидела оружие Антонии — это был золотистый кнут. Она размахнулась им с такой ловкостью, которой вовсе не ожидаешь от женщины ее возраста и характера. Хлыст ошпарил море, и обвился вокруг руки сестры. Парой рывков Антония вытянула ее к нам и схватила, как меня. Мы обе плакали от страха перед морем. Хлыст Антонии исчез, и она сразу стала выглядеть усталой, какой-то осунувшейся и бледной.

Мы думали, сейчас она заговорит о наказании, но Антония только молча несла нас. Моя корзиночка с ракушками осталась за ее спиной. И хотя это было одно из моих самых больших сокровищ, сейчас оно совершенно потеряло свое значение.

Хотя Антония не хотела навредить сестре, вокруг запястья у нее навсегда остался тонкий шрам от преторианского оружия.

Шторм становился все сильнее и сильнее, с неба падали первые капли дождя с благодарностью принимаемые этой жаждущей природой. Мы с сестрой были совсем рядом, и в то же время меня охватывал дикий ужас, который я не могла проговорить и осмыслить.

Ужас от того, что могло произойти не имел названия и конца.

Видишь, мой милый, ты был еще маленьким мальчиком, моим ровесником, а эта история уже началась. Я теряла ее все эти годы, пока не пришел ты, и не оказался хуже неукротимого моря, и не довершил начатое им.

А господин Тиберий, что ж, он был одним из убитых тобой. Но ты, наверное, не помнишь его.

Глава 2

Постоянно было страшно, и сегодняшний день был вовсе не особенным, точно таким же, как и все другие дни. Волна разрушений, прокатившаяся от Бедлама к Вечному Городу сметала все на своем пути. Вчера Аэций, чье прежнее имя, варварское, я даже не отваживалась произносить вслух, стоял вместе со своим Безумным Легионом у Вечного Города. Сегодня или завтра Город будет взят.

Мой дом исчезнет.

Ожидание было, наверняка, страшнее самого события. По крайней мере, я так думала. Они шли с окраин Империи, те, о ком мы ничего не хотели знать. Треть их армии составляли безумцы, и я боялась зла, которое они могут учинить здесь.

Армия, состоящая из нормальных людей к концу войны превращается в армию, состоящую из опасных сумасшедших. Во что же превратится армия, которая изначально состояла из слабоумных людей? Ответа на этот вопрос у меня не было. Страх накатывал на меня волнами. Иногда я была абсолютно уверена в непобедимости преторианской гвардии, в том, что мы с сестрой под надежной защитой.

Иногда я была в ужасе от силы армии, способной разбить нашу, состоящую, в основном, из преторианцев. Впрочем, в этом случае ответ я знала. Он был очень простым: отчаяние. Отчаяние толкало этих людей вперед. Папа частенько говорил, что голодные и злые воюют лучше сытых и довольных. Преторианцы и принцепсы мечтали вернуться домой, в свои теплые постели, к своим комфортным жизням в уютных домах.

Безумному Легиону было некуда возвращаться. Поэтому их было не победить. У них отсутствовала опция поражения.

Мне и самой хотелось, чтобы все закончилось, как угодно. В минуты слабости я даже мечтала о его победе. Бесконечная агония моей страны пугала меня, и я хотела, чтобы люди перестали лить кровь.

В то же время той части меня, которая скрывалась в глубине, в самом моем сердце, война казалась прекрасной, насыщенной жизнью и хаосом, и мне нравилось слушать о победах и поражениях, о первобытной ярости, скрывавшейся за ними.

Существовала одна легенда, которая с детства пленяла меня. Прежде эпохи великой болезни и даже прежде эпохи людей, наш бог был самой жестокой тварью всей пустоты за пределами мироздания, и не было во всем бесконечном пространстве существа более жестокого, чем он. Наш бог пожирал собственных детей и уничтожал планеты ради секундного удовлетворения всех своих темных желаний.

Затем он уснул, и появились мы, люди. Когда мы призвали его, он увидел нас, и мы пробудили что-то в его сердце. Он нашел в глубине своей души желание быть чище и лучше. И нашел в наших душах вечную тягу к безумным страстям, которые он воплощал.

Наш бог принял облик прекрасного юноши, а его прежнее, немыслимо зверское воплощение, суть самого насилия, скрылось от наших глаз. С тех пор наш бог старается быть похожим на нас. И мы поддерживаем тот образ человека, который когда-то заставил его спасти наш народ.