— Вырубка лесов не требует какой-то особой ответственности, а перевозить рабочих к Тревероруму было бы глупо, да и не поедут многие, сколько денег им ни дай. Варварам же можно платить ассами, и они все равно будут работать.
— Ах, это чудовищно. Не могу представить себе подобной жизни.
Только в этом узком кругу мама могла позволить себе расслабиться и говорить то, что она думает. И это не всегда были приятные вещи.
— И не стоит представлять, — ответил господин Тиберий. — Императрица не должна занимать себя столь тоскливыми мыслями. Лучше послушайте, Юлианна обещает открыть новый театральный сезон чем-то особенным.
Я была совсем юной, и мне было странно думать, что жизнь целого народа на окраине огромной страны можно перелистнуть, как скучные страницы в книге. Тем более тогда, как и сейчас, я никогда не перелистывала страниц. Мне хотелось понимать вещи, досконально узнавать их, и соблазн спросить господина Тиберия и маму, почему они говорят так о варварах был велик.
Но я противостояла ему, как велел мне мой бог. Я взяла мятный леденец, сунула его под язык и запила мятым чаем, во рту стало морозно, и солнце будто в мгновение вовсе перестало быть летним.
Я посмотрела на сестру. Она обмакнула печенье в карамельный соус и отложила его на край тарелки. Вязкая капля замерла, не готовая сорваться вниз, в фарфоровую белизну. Сестра шевелила губами, беззвучно повторяя мамины слова, и выражение лица у нее было такое же — скучающее, утомленное, и в то же время внимательное. Мама словно делала великое одолжение отвечая на реплики папы и господина Тиберия.
Они обсуждали театр, с удовольствием и уверенностью, которая так контрастировала с их недоумением по поводу варваров. Сама я тогда, и еще много лет после, никогда их не видела. Может быть, мама тоже никогда их и не видела, оттого казалось, что она говорит о каких-то зверушках.
Губы сестры беззвучно, как молитву, шептали названия театральных постановок, на которых мы никогда не были из-за своего юного возраста. Сестра запоминала названия, а вечером мы частенько придумывали, в чем могла бы быть суть, скажем «Возвращения в Город» или «Падения». Таким образом мы создали множество альтернативных вариантов классической драматургии.
В беседку заглядывали любопытные головки пионов едва дотягивавшихся мне до коленок. Я протянула руку и погладила один, как гладят кошку. На ощупь он был прохладным и нежным. Во рту у меня бушевал буран, язык щипало от мяты. В этот момент я услышала шаги.
— Ваше высочество, прошу прощения за опоздание.
Голос еще нельзя было назвать мужским, но он был к тому ближе, чем в последний раз, когда я слышала брата.
— Где ты так задержался, Тит? — небрежно спросил папа. Он явно был доволен вежливостью брата, настолько, что спросил вполне буднично, будто бы пренебрег какими-то сложными правилами этикета.
Брат отодвинул стул, дождался, пока Антония нальет ему чай и взял себе клубники со сливками. Он был как все мальчики, выросшие слишком быстро, за одно лето — нелепый и очаровательный. В нем было поровну мамы и папы, но ему скорее суждено было стать красивым. По крайней мере, так казалось. Однако из-за юношеской нескладности фигуры и черт еще ничего точно нельзя было сказать. Его губы и глаза казались слишком большими для его лица, так случается с подростками.
Мы с сестрой с интересом наблюдали за братом, его движениями и словами. Брат в доме был праздником, противоречием с размеренной жизнью. Он вносил разнообразие даже несмотря на то, что наши разговоры можно было по пальцам пересчитать.
Честно говоря, мы обе восхищались братом и нам нравилось сидеть за столом с будущим императором.
— Я распаковывал вещи. В поезде мне спалось хуже, чем нужно было для того, чтобы заняться этим сразу по приезду. Хотя, разумеется, именно это и стоило бы сделать.
Он сыпал этими словечками вроде «благодарю» и «разумеется», как взрослый, и все же взрослым не был. Иногда мы ловили его взгляд, но он неизменно скользил по нам со скукой.
— Твои сестрички, к слову, делают успехи. В сентябре они отправятся в школу для девочек в Равенне.
— Это чудесно, мама. Если хочешь, я могу подтянуть их арифметику.
— Нет, дорогой, ты приехал сюда отдыхать. С их арифметикой вполне справится Антония.
Ничего не значащие, не интересные обоим разговоры, которые они вели, обставляли дело так, словно мы с сестрой просто симпатичные вещички в кукольных платьицах. Так и было. Я и сестра были безделушками, милейшими маленькими девочками, одетыми в атлас и бархат. Но никто не считал, будто мы имеем какое-то политическое значение. К брату, напротив, относились преувеличенно серьезно. Он словно и не был ребенком, а мы были обречены оставаться детьми навсегда.
— Как дела в школе, Тит? — спросил господин Тиберий. У него была эта удивительная манера общения с братом, словно он гордился, что может так запросто, как с любым другим школьником, говорить с будущим императором. Он охотно демонстрировал эту гордость. Нас господин Тиберий так же оценивал как вещи, как мамино произведение, неизменно нахваливая наши манеры, кроткий нрав и крохотные туфельки.
