Волчья ягода - [28]

— Ты меня не хочешь? — Глеб отстранился, посмотрел уже без улыбки.

Пашка сам едва не зарычал от досады:

— Да причем тут это!

Паше показалось, что Глеб сейчас выдаст шутку в духе: «Это все потому, что я черный?», и едва удержался от смеха, вспомнив, что волк в самом деле окрас имел именно такой.

— Что значит «Ты меня тоже полюбишь»? А если не смогу? Так и будешь держать рядом с собой, потому что тебе самому комфортно?

Глеб опустил ресницы, погладил его плечи:

— Нет. Ты так же свободен, как и я.

— Вот! И только поэтому я тебе скажу, что «уже».

— Уже — что?

— Уже люблю. Тебя. Не надо никого принуждать.

Паша сказал и замер, слушая, как в ушах отдается сердцебиение — страшно стало от собственной откровенности и смелости. От того, как посмотрел после этих слов Глеб.

— Пашка, Пашка, — усмехнулся тот с такой теплотой, что Паша обвил его шею руками и прилип животом к животу, мокрым и скользким от стекшего с волос шампуня.

Глеб, целуя его как-то по-другому, по-новому, слишком бережно, огладил пальцами ребра, спину, ягодицы, шепнул потом на ухо, оторвавшись, нечто такое, что он не запомнил, но от чего закружилась голова. Паша повернулся, вжался грудью и щекой в нагретую плитку, вдохнул горячего пара и растаял до состояния пудинга, что так любила покупать его мать, когда между ягодиц скользнуло то, что он готов был принять в себя. Он готов был зайти дальше глубокого петтинга, если бы Глеб захотел, если бы даже сделал это, не спросив, потому что вдруг желание принадлежать ему по-настоящему, со всей полнотой, вытеснило все предупреждающие мысли. Но тот только придерживал его за бедра, толкаясь между ягодиц, проезжаясь головкой по чувствительной коже, целовал шею и плечи, говорил непривычно пошлое, отчего по телу разбегались согревающие импульсы:

— Хочу тебя прямо сейчас, прямо здесь, хочу, хочу… Мой Пашка, мой, мой…

Пашка уперся ладонями в стену, ягодицами в крепкие его бедра — член мазнул по сжатому кольцу мышц, стрельнуло куда-то в пах и ниже, до ступней, и от неожиданного, острого оргазма он закусил щеку изнутри. Глеб, проследив за тем, как по темному узору на плитке сбегает вниз белая дорожка — результат Пашиного удовольствия, сдерживаться не стал тоже.

— По очереди выходим? — спросил Глеб, намыливая его спину мочалкой.

Пашка, которому стало слегка дурно после разрядки во влажной духоте, привалился плечом к стене и кивнул. Хотелось, чтобы его завернули, как маленького, в большое махровое полотенце и отнесли в кровать. И Глеб бы так и поступил, будь они одни в доме, в этом он не сомневался.

Потому что именно этого ему и не хватало всегда — заботы. А Глебу был нужен кто-то, кого он хотел и мог оберегать. В комнату к Паше он заявился, ожидаемо, через пару часов, с огромной плюшевой собакой.

— Ты где это взял? — Пашка ощупал вытянутую плюшевую морду.

— Там уже нет, где взял, — ответил Глеб. — Будешь с ним спать, когда со мной не получится. Через полчаса приедет пицца и роллы, а еще — вот. Тоже тебе, — ловко нацепил на его запястье тонкий кожаный браслет с гравированной пластиной, на которой желобками отблескивала дата — день, когда Паша переехал сюда вместе с матерью. День знакомства. — Почти по размеру, не спадет точно.

— Это все — зачем? — Пашка вытянул руку, разглядывая пластинку.

— В паспорте у тебя дату одну увидел интересную. Запомнил. Поздравляю, теперь тебе тоже семнадцать. Через год можно будет пить, курить и трахаться официально.

Пашка, лезущий обниматься при каждом удобном случае, стиснул его так крепко, как только смог. Чмокнул неловко куда-то в ухо, потом сказал:

— Маме только не говори. Она и не знает, наверно, когда у меня днюха. А я не хочу портить сегодняшний вечер.

Вечер получился самый лучший, что у него мог случиться: с пиццей, с разлитым на ковер пивом, — комнату пришлось проветривать, кутаясь в плед, — с человеком, которому было не плевать, что он в этот момент чувствует. Чуть позже даже позвонил Гоша, снова обещая приехать.

— Друг, значит? — проговорил Глеб, забираясь под его майку и щекоча дыханием живот.

— Ага, — подавился смешком Паша, добавляя уже собеседнику: — Гош, я сейчас занят, завтра позвоню, хорошо? Ага, ага… Давай…

Вечер был удивительный — Глеб старался его таким сделать, изучая по-новой и влюбляясь заново в каждую найденную на его теле родинку.

После такого, Глеб, конечно, проспал. Пашка разбудил его по будильнику, выставил из своей комнаты, одеваться, а когда зашел к нему вновь, готовый ехать, застал Глеба вновь спящим поверх застеленного одеяла. Махнул рукой и спустился вниз, сообщив маме, что едет один.

— Глеб стал чаще прогуливать, — поджала губы та, а Пашка усмехнулся, промолчав.

После занятий Паша был встречен человеком незнакомым: за воротами к нему подошла коротко стриженная, ярко накрашенная девица и представилась сестрой Глеба.

— А, та самая, — покосился на нее Паша.

— Я знаю, что ты его сводный брат, — сказала она, цепляя его под локоть. — Поможешь мне? Больше некому. Я хочу узнать о нем получше — мы же родные, нельзя так. Поможешь?

Пашка вздохнул. Он бы с удовольствием сейчас завалился досыпать у себя в комнате, пока Глеб решал домашку, но девчонка была напористая, упрямая, хамоватая, как он подумал. От такой не отвяжешься.