Волчья ягода - [15]

— Чего сидишь в темноте? — спросила, входя, Василиса.

— Глаза болят от компьютера, реферат писал, — сказал Паша.

— Есть будешь? Могу плов погреть. Или кулебяку.

Паша, посмотрев на магнитики на холодильнике, ответил:

— Буду. И сока налей, пожалуйста.

— Давно бы так! — хмыкнула с довольным видом Василиса.

7

По случаю крестин мама с Аркадием закатили целый прием, но не здесь, за городом, нет, — а в недавно приобретенном в центре города доме. Обещали быть все мамины родственники и подруги, бизнес-партнеры Аркадия и прочие.

Паша присутствовать отказался, как и Глеб, прикрывшись той же мифической простудой. Правда, перед тем как все уехали, он заглянул в детскую, склонился над лежащими в одной кроватке двойняшками и подумал, что они довольно милые. Ни на кого пока не похожие, обычные дети, которым повезло родиться в обеспеченной семье. Которым никогда не придется добираться до школы на автобусе, экономить деньги на обедах, чтобы купить что-то ерундовое, но такое нужное, пользоваться кнопочным телефоном, как это делал Пашка. Но это было, стоит признать, интересно. Сейчас, когда у него имелось все, он быстро ко всему привык, и наличие той же служанки в доме не считал чем-то особенным.

Ко всему привыкаешь. Только вот к одиночеству он не привык до сих пор.

Вскоре счастливое семейство уехало, прихватив с собой няню, и в доме кроме Глеба осталась еще Василиса, которая ушла спать очень рано. Паша, просидев над книгой допоздна, вздрогнул, когда в стекло за окном заскреблись ветви — поднялся ветер, под крышей засвистело, а следом громыхнуло так, что заложило уши. Балконная дверь, распахнувшись, стукнулась о стену, от удара выбило мозаичное стекло.

Паша, отбросив одеяло, вскочил, выбежал в коридор и, схватившись за дверь, попытался ее захлопнуть.

— Не наступай на стекла! — вдруг раздался голос рядом, и дверь получилось закрыть только благодаря Глебу, который пришел на помощь.

Потом он еще закрыл выход, придвинув шкаф, в то время как Паша собирал самые крупные куски стекла, но снаружи громыхнуло вторично, и он от неожиданности их выронил.

— Ты что, боишься грозы? — усмехнулся Глеб. — Хочешь, посижу с тобой, что-нибудь посмотрим?

— Не боюсь, — ответил Паша. — Но уснуть все равно не смогу.

Отчасти, это было правдой — грозы он не боялся, но заснул, если бы постарался. Только захотелось вдруг снова испытать это чувство защищенности и уюта, которое он запомнил, тем более, что Глеб сам предложил. Да и хотелось проверить — так ли это было на самом деле, или он сам себе придумал?

На ноуте, устроенном напротив кровати на тумбочке, замелькали кадры. Глеб, прислонившись спиной к стене, вытянул ноги, скрестив их, зевнул и уставился на экран.

— Видно тебе? — спросил, повернувшись, а Пашка, впав в какое-то заторможенное состояние, на мгновение застыл, рассматривая игру света в его темных глазах, которые блеснули янтарным блеском. Теплым, манящим, как стекающая по коре густая смола.

— Видно, — произнес он. — Только можно и погромче.

Глеб потянулся к мышке, щелкнул, накручивая звук, а обратно сел чуть ближе, чем изначально, касаясь бедром.

Бедро было горячее, и Паша, пригревшись, сполз ниже. Глаза закрывались сами, к тому же гроза грохотала все тише, отдаленнее, ливень превратился в дождь. У него и мысли не было притворяться спящим поначалу, пока Глеб не прижался к нему боком, а рука его, поднявшись, коснулась накрытого пледом колена. А потом случилось и вовсе неожиданное: мешающие Пашкины волосы Глеб отвел за его ухо, приблизился вплотную, и Пашка подумал, что сейчас его бедное сердце трепыхнется еще раз и остановится.

От испуга. Или от восторга. Или от того и другого вместе.

Глеб, ткнувшись ему за ухо самым кончиком носа, отпрянул сразу же, бесшумно поднялся, захлопнул ноут и вышел.

Пашка, открыв один глаз, посмотрел в сторону выхода, вдохнул полной грудью и выдохнул. Стоило признаться себе, что того, чтобы Глеб ушел, не хотелось совершенно. Хотелось, чтоб остался, чтобы обнял, чтобы…

Закрыв лицо ладонями, Паша упал на подушку, подтянул колено, зажмурился изо всех сил.

Мысли лезли глупые и наглые, от них было не отделаться так просто. Он и не старался.

Пашкина фигурка на фоне росчерков молний в дверном проеме показалась ему чересчур беззащитной, чтобы уйти сразу — поэтому он, закрыв балконную дверь, пошел в его комнату, как на поводке. Именно такое ощущение его окутало вместе с человеческим запахом, свежим озоном и барабанящим в окно дождем — удавка на шее. Никуда не денешься, не убежишь, не спрячешься. Пашка по глупости своей еще не знал, что его ждет.

Их обоих.

А Глеб только что почувствовал, всей шкурой почувствовал, что его привязали к этому человеку, и не сказать, что насильно. Сам хотел, сам искал случайных встреч, касаний, взглядов, от этого было сложно укрыться, проживая под одной крышей. Потому, что во влажности ванной пахло им, на кухне — им, в коридоре, в прихожей, скамейка на балконе — и та им.

И как уйти, когда он так рядом, что только руку протяни?

Глеб, усаживаясь намеренно близко, поражался сам себе, сам себе сочувствовал, но ничего поделать с собой не мог, и будь в другом своем обличии, залил бы слюной всю постель. Которая пахла невыносимо возбуждающе, учитывая, что Пашка тоже сидел близко, не отодвинувшись.