Волчья ягода - [16]

Глеб, касаясь его, знал, что тот не спит — вслушивался в ритм дыхания, считал пульс, а когда тот застучал молоточками под кожей, к которой он почти припал губами, в голове тоже что-то будто взорвалось, и он, покинув комнату, опомнился нескоро, только когда разбуженная шумом Васька замычала, упираясь носом в его лобок и смаргивая набежавшие от напряжения слезы. Наверное, прежде он никогда не имел ее так жестко, в глотку, даже не притронувшись к телу, удерживая за накрученные на ладонь волосы. И разрядка облегчения не принесла, только сняла минутное помутнение, кровавую пелену с глаз.

— Сдурел? — спросила потом Василиса обиженно, вытирая распухшие губы ночнушкой.

Глеб, устало чмокнув ее в лоб, удивив этим даже больше, чем своим внезапным появлением, спустился вниз. Вышел во двор, под холодный дождь, и так и стоял, пока в голове не прояснилось.

Утром, едва дождавшись рассвета, позвонил деду.

— Хех, — сказал тот, выслушав его. — Вот так дела! Придется привыкать тебе. И первые недели от него не отходи, надо привыкнуть к запаху, к связи, ко всему, в общем. Учись себя контролировать рядом с ним. А то так и будет чердак рвать, можно и в психушку загреметь. Потом полегчает.

— Круто, — произнес Глеб понуро. — Короче, все пиздец как сложно.

— А ты как хотел? Запахи мы чуем лучше человека, слышим лучше, видим лучше, и чувствуем — сильнее. Чему ты удивляешься? Совсем плохо будет — приезжай, вместе побегаем по лесу, косточки разомну стариковские.

Глеб пообещал, что приедет на неделе.

Волка это все не беспокоило ни капли, даже радовало, он так и ждал, когда можно будет поставить на Пашке свое клеймо — прикусить там за загривок аккуратненько, потереться, облизать всего, особенно любимые, вкусно пахнущие места, подмышки, к примеру, или…

Глеб, умываясь утром и прислушиваясь к этим размышлениям, со злости саданул кулаком по раковине.

Раковина уцелела, а вот ладонь пришлось залепить пластырем.

Человека нужно было непременно приласкать. Показать свое расположение. Дать понять, что он под защитой более сильного, более взрослого, разумного существа. Поставить метку. Мой. Моё. Облизать.

Везде.

Глеб, усаживаясь в такси вместе с Пашей — отец еще не вернулся с крестин — посмотрел на него долгим, нечитаемым взглядом, накрутил звук в наушниках и отвернулся к окну. Запахом в салоне окутало со всех сторон. Закрыв глаза, Глеб вдохнул глубже. Выдохнул. Немного отпустило.

— Ты не заболел? — заметил Пашка, когда шли к корпусу гимназии.

— Заболел, — сказал Глеб, добавив про себя — неизлечимо.

В семнадцать-то лет.

Может, все же, теория эта дурацкая с предназначенной парой — выдумки?

Ну конечно, выдумки. Что, если, к примеру, пара эта родилась в Танзании, или в степях Казахстана, или в дебрях Амазонки. Немытая и жарящая на костре крокодилью ногу. И как же они, интересно, встретились бы? Изначально разделенные территориальным и языковым барьером? Глупости. Ерунда. Сказки.

— Может, домой поедешь? — спросил Пашка, а Глеб понял, что давно рассматривает переход от светло-серого к темному в радужке его глаз.

— Нормально все, — выжал он из себя. — Не так уж все и плохо.

Просто ужасно, на самом деле.

В классе Пашка, как обычно заняв последнюю парту, бросил рюкзак на соседний стул. Глеб, перевесив его на спинку, сел рядом.

— Ты чего? — спросил Пашка, покосившись на вцепившуюся в него взглядом Лолиту.

— С тобой сидеть буду теперь, — сказал Глеб.

— Зачем?

— Налаживать родственные связи. Порадую папашу.

Так себе объяснение, конечно. Но ничего получше он пока не придумал.

8

Исходит волк слюной: он выбрал сам

Свое неправильное, злое наважденье.

Как быть, как можно зверя укротить,

Твердящего «Мое!»?

Ты не поверишь,

Что лютый волк готов хвостом мести

Перед тобой… Перед закрытой дверью.

Я сам ее закрыл. И тянется рука

Войти, прижать и взять.

— «Лизнуть, пометить,

Попробовать на вкус…».

Пока — пока! —

Еще могу сдержать желанья эти.

Надолго ль хватит сил?

Не может предсказать

Никто. И я тем более не в силах.

«Мое! Хочу! Пусти, я должен охранять!»

Твой запах как огонь течет по жилам.

Обычно все всегда шло своим чередом: дом, учеба, каждый день — брат-близнец предыдущего. Пашка, влившись в эту повседневность, заметил, что все изменилось сразу, проснувшись в конце осени, после последней в этом году грозы. Было так чудно внутри, где-то под сердцем — уже не так одиноко. Тревожно, но по-хорошему, с приятной томностью и теплотой, будто в замочную скважину запертой комнаты прорвался желтый солнечный луч и стали видны озолоченные пушистые пылинки.

Паша, усевшись на кровати, потянулся, почесал живот в задравшейся майке, поднялся, нашарил тапки. Зевая, добрел до ванной, столкнулся в дверях с выходящим Глебом.

— Ой, — воскликнул, шагнув назад. — Я случайно!

— Я знаю. Ничего.

Глеб, проходя мимо, задел его рукой, и Пашка вмиг проснулся окончательно — пробрало холодком. Стоя в душе, запрокинув голову и жмурясь от падающей на лицо воды, он уперся лопатками в плитку, прижался ягодицами. Тело ему уже не подчинялось, действовало по наитию, жило какими-то чужими, новыми ощущениями и потребностями. Вспомнилось горячее дыхание за ухом, колкие иголочки возбуждения в паху вместе с этим, стук крови в ушах. Рука скользнула по мокрому животу, погладила стоящий член. Вторая прилипла к плитке, потом сжалась в кулак, когда стало совсем хорошо, где-то на грани с реальностью.