Владимир Высоцкий как гений песенного ширпотреба, сгоревший в творчестве ради излишеств - [12]
Показания о могучести Высоцкого (Валерий Перевозчиков «Правда смертного часа»):
«В интервью со Штурминым зашел разговор о физических данных Высоцкого: „Физически Володя был очень одарен. Ну, например, он „крутил“ переднее сальто с места, — в общем, таких людей немного. По физическому развитию В.В. намного превосходил обычный средний уровень“.»
«О невероятной физической одаренности В.В. рассказывал в своих выступлениях Геннадий Полока… Самый яркий пример — когда Высоцкий на кинопробах делал несколько танцевальных па на вертикальной стене.»
«Елена Садовникова — врач-психиатр из института Склифосовского: „Как-то мы были в Дубне. Володя давал там концерт. Мы поднимались по лестнице, он что-то рассказывал Жене (сыну Е.Садовниковой. — В.П.). И вдруг произнес:
— Ну вот так…
Встал на руки и пошел вверх по ступеням. Мне потом объяснили, что сделать это необычайно трудно — настоящий акробатический трюк“.
Но все эти примеры из начала или середины семидесятых, а к восьмидесятому году многое меняется…»
Может быть, у Высоцкого основная сила была «в плечах» — как у Портоса. Но эпизод с тонкими ножками Высоцкого из «Места встречи» всё-таки вырезали… И от службы в доблестных Вооружённых Силах он в годы самой что ни на есть «холодной войны», получается, откосил…
С учётом сказанного забавно воспринимаются некоторые его песни:
(«Песня о моем старшине»)
Или:
(«Баллада о борьбе»)
Мой батя — на год старше Высоцкого, служил три года в зенитной артиллерии, дослужился от рядового до младшего лейтенанта, оглох на одно ухо (не открыв вовремя рот при выстреле). Но батя был сиротой (мой дед по отцу погиб на фронте в 1944-м, бабушка умерла во время оккупации), а сироту некому было надоумить, что от службы можно «косить». После трёх лет голодухи в условиях оккупации он вдобавок, может быть, отличался хорошим здоровьем. Мой дядя, брат матери, тоже безотцовщина (второй дед пропал без вести в 1941-м) и почти ровесник Высоцкого, после 3-х лет жизни под немцами тоже наверняка был крепышом, поэтому попал в армию и вернулся из неё инвалидом (повреждение позвоночника). Зато Высоцкий, спрятавшись за таких, как он, мог крутить сальто вперёд и петь на умиленье всем
Очень трогательная песня. Когда-то я не мог её спокойно слушать. Может, теперь смогу.
Кстати, сын репрессированных родителей Булат Окуджава (1924–1997) ушёл в 17 лет на фронт добровольцем. А, скажем, Леонид Быков (1928–1979), тоже поющий актёр, поступал два раза в лётное училище (в 1943-м не был принят по малолетству, а в 1945-м таки поступил, но училище расформировали по причине окончания войны). У Высоцкого же весь его жертвенно-патриотический настрой ушёл исключительно в военные песни и принёс немалый доход.
Дворовое прозвище юного Высоцкого было «Шванц». А. Утевский («На Большом Каретном»): «Поскольку он всюду за нами бегал, то получил прозвище „Шванц“ (хвостик).»
На самом деле Schwanz — это в переводе с немецкого и «хвост», и «член» (тот самый). А как в переводе с идиша — не знаю.
В сорок лет Высоцкий выглядел более потрёпанным жизнью, чем иные выглядят в пятьдесят.
Юрий Визбор («Он не вернулся из боя»):
«Владимир Высоцкий страшно спешил. Будто предчувствуя свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял…»
«Спешил» — характеристика скорее отрицательная. По этому поводу есть стишок у Игоря Губермана:
Шума от слишком шустрой молодёжи нередко получается значительно больше, чем толку.
Тем, кто полагают, что Высоцкий удивительно много сделал, неплохо бы прикинуть, смогут ли они питаться тем, что сделал Высоцкий, одеваться в то, что сделал Высоцкий, и т. д. «Не хлебом единым жив человек» — это да, но реальная «потребительская ценность» Высоцкого даже в годы его наибольшей популярности составляла только доли процента в «потребительской корзине» среднего русскоязычного индивида. Даже если брать только эстрадную музыку времён Высоцкого, в ней было столько всего прекрасного и до сих пор впечатляющего, что Высоцкий против этого всего мало кто. Он был могучим только в одном узком жанре песенного фельетона. Большинство благ люди получают «безличностно» — игнорируя тех, кто за этими благами стоят как творческие личности или как простые работяги, но некоторые блага являются «именными», и люди в связи с ними дополнительно удовлетворяют свою потребность обожать и поклоняться, обусловленную инстинктом подчинения.
У Высоцкого нет ничего, что стояло бы рядом, скажем, с «Плотом» Юрия Лозы, или «Весенним блюзом» Сергея Трофимова, или «Мамаевым курганом» Александра Розенбаума. Ну, очень близко к тому — «Если друг оказался вдруг…», «Протопи ты мне баньку по-белому» и «Охота на волков» (редкие случаи, когда у Высоцкого получились самодостаточные мелодии).
Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.
Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.
Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.
Да, Лев Толстой был антинаучник, и это его характеризует очень положительно. Но его антинаучность обосновывалась лишь малополезностью науки в части построения эффективной моральной системы, эффективной социальной организации, а также в части ответа на вопрос, ЧТО считать эффективным.
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».
Выбор поприща, женитьба, устройство на работу, плетение интриг, заведение друзей и врагов, предпринимательство, ораторство, политическая деятельность, писательство, научная работа, совершение подвигов и другие аспекты извечно волнующей многих проблемы социального роста рассматриваются содержательно, иронично, по-новому, но со ссылками на древних авторов.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Виктор Цой — одно из самых ярких и опасных открытий, которые ожидают всякого подростка в русскоязычной части мира. Сам по себе Цой довольно симпатичен (если не думать о его соседях, которые, быть может, очень страдали от его ночных музыкальных упражнений за стенкой), но его ярые поклонники — это, как правило, расхлябанная мразь, загаживающая подъезды и пачкающая краской дома и заборы. Слабая нервная система, изнеженность, несклонность к самодисциплине, неспособность к систематическому усилию и букет дурных привычек — основные качества последователей Цоя.