Високосный год - [42]

— Да полил бы хоть, неумеха! Эвон какая пылища!

Начальник, видимо, привык к сварливым замечаниям супруги. Он молча взял ведерко и начал поливать палубу. Степан Артемьевич и Лиза посторонились и стали смотреть на реку.

«Ракеты» все не было. На Двине стояла настороженная тишина, только у смоленых бортов дебаркадера плескались мелкие шустрые волны. Северная сторона неба сияла голубизной, а с юга наползала темная, вязкая туча. Стало душно, Лиза пожаловалась на головную боль.

Туча вскоре плотно закрыла солнце, и там блеснула молния, пока еще далекая, красноватая. Вскоре опять сверкнуло, но уже в другом месте. Поднялся ветер, он все крепчал, и вот уже превратился в шквал. Лиза, наклонясь, обеими руками придерживала подол юбки, которую бесцеремонно трепал ветер.

— Пойдем в ожидалку, — предложила она.

— Ты беги, а я тут побуду, — сказал Степан Артемьевич.

Лиза ушла в ожидалку — небольшое помещение для пассажиров, а Степан Артемьевич стал смотреть, как начинается гроза.

Туча плотно обложила все небо, ветер кидал в лицо мелкие песчинки с пылью. Начался дождик, он шумел все сильнее, все ближе, ближе. Вода в реке отозвалась на шум дождя и забулькала, словно в нее с высоты сыпали мелкую гальку.

Дождь уже стоял сплошной стеной. С крыши пристани лились потоки воды. На лице Лисицына оседала мелкая водяная пыль, его сразу охватило холодом, сыростью и вместе с тем освежило. Голова посветлела, мысли стали яснее. Сквозь шум грозы он услышал, как о борт дебаркадера стукалась причаленная лодка, увидел, как по палубе покатилась какая-то жестянка, из нее что-то вывалилось и поползло в разные стороны. «Да это же червяки, — догадался Лисицын. — Начальник пристани заядлый рыболов». В ту же минуту банку вихрем вынесло за борт. Ветер из-за угла надстройки стремительно налетел на Лисицына, плеснул в лицо дождем, захватило дух. Но Степан Артемьевич в ожидалку все не уходил.

Завеса дождя была столь плотной, что и небо, и река, казалось, слились в одно целое. Будто вода струями поднималась от реки в небо, опадала оттуда в реку, снова поднималась от нее вверх. И тут грохнул такой гром, что Лисицын отпрянул к стене надстройки, а Лиза, выглянув из помещения, крикнула:

— Да иди же сюда! — и опять скрылась за дверью.

Степан Артемьевич не трогался с места, ему было интересно.

Ливень, сделав свое черное дело, — опять вымочил скошенное и неубранное сено, удалился к северу. Он будто повернулся к Лисицыну спиной с полным пренебрежением к его совхозным заботам. Выглянуло и ослепительно засияло солнце.

К пристани быстро подходила «Ракета». Моторы работали напряженно, и за кормой в кильватере оставался широкий пенный след. Теплоход, словно оправдываясь перед пассажирами за опоздание, лихо подвалил к дебаркадеру белым боком. Начальник пристани принял причальный конец, закрепил его за тумбу. Он сразу стал проворно подавать трап, Лисицын помог ему. По трапу сошли прибывшие пассажиры, затем на борт поднялись Степан Артемьевич и Лиза. Больше пассажиров не было, и теплоход помчался дальше.

Учительница Анна Павловна Вешнякова всю жизнь отдала детям, воспитывая и наставляя их на путь истинный. И еще она жила и трудилась ради дочери, была для нее самым близким другом и единственным родным человеком. Когда Лиза приехала в городскую квартиру и оказалась в мире привычных вещей и предметов, все опять напомнило ей о матери. Казалось, она ненадолго вышла, скоро вернется и надо только немного подождать.

Но она больше не придет. Никогда Лиза не услышит ее мягкий, негромкий голос, не увидит доброе лицо, не обнимет мать. Мать не может ни облегчить ее страдания, ни порадоваться в счастливые мгновения.

Бывают потери восполнимые, их можно заменить кем-то или чем-то. Потеря родителей невосполнима, она — как брешь, как пролом в жизни человека, и этот пролом ничем невозможно заделать…

— Ах, если бы родители никогда не умирали! — с грустью вымолвила Лиза. — Пусть бы жили до глубокой старости… Моя мама так много трудилась, так заботилась обо мне! А я… я никогда не задумывалась об этом, как будто все блага приходили сами собой. Она тащила на себе весь груз забот, тратила на меня почти целиком скромный заработок… Новое платье или туфли к празднику, поездка на юг к морю, аккуратные, из месяца в месяц, денежные переводы, когда я училась в институте. Ведь, если вдуматься, она жила только для меня, отказывая себе в самом необходимом…

Лиза медленно ходила по комнате, и глаза ее были мокры от слез. Степан Артемьевич молча сидел на диване, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, и сочувственно вздыхал. Он тоже вспомнил в эти минуты о своей матери, живущей у его старшей сестры в Ярославле, и подумал, что не виделся с нею вот уже два года. «Надо непременно навестить маму, — решил он. — Вместе с Лизой съездим». Он вздохнул, взял со стола газету и развернул ее, но опустил, не читая, на колени.

— Ты права, Лиза, — заговорил он. — Я тоже вспомнил о своей маме. Неблагодарный сын! Надо будет навестить ее. — Он помолчал, положил газету обратно на стол. — Жаль, очень жаль Анну Павловну. Но что поделать? Жизнь состоит из приобретений и потерь. Последних бывает, кажется, не меньше, а больше…