БОГДАНОВ Е.Ф.
ПРОЩАЙТЕ ПАРУСА
(из трилогии "ПОМОРЫ")
книга третья
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Пустынен и неприветлив Абрамовский берег глубокой осенью. Холодные резкие ветры наносят с моря туманы и дожди пополам с мокрым снегом. Нет преград ветрам, на все четыре стороны размахнулась безлесная тундровая равнина, и они свободно стелются над ней, насквозь прошивая рыбацкое село, рассыпанное возле самого устья на берегу Унды. Избы содрогаются от ударов непогоды. На дворе октябрь, сумеречный, зябкий, моросный. Навигация закончилась. Рыбачьи суда надолго прилепились к берегу, почти все карбаса и ёлы вытащены из воды, опрокинуты вверх днищами - до весны. Моторные бота поставлены в затишки на зимовку. Движение пассажирских пароходов по линии Мезень - Архангельск прекратилось. Скоро ледостав. В эту глухую пору шел из Каменки в Архангельск внерейсовый последний пароход "Коммунар". Председатель колхоза Панькин накануне договорился по телефону, чтобы пароход сделал около Унды остановку и взял на борт три бочки свежепросольной семги из последних сентябрьских уловов. Доставить их на рейд в парусной еле было поручено Семену Дерябину с Федором Кукшиным. - Глядите в оба, - предостерег Панькин. Ветра ныне изменчивы, волна крута. Постарайтесь успеть до прилива к пароходу. - Почему раньше-то не отправил рыбу? - спросил с неудовольствием Дерябин. Выходить на взморье ему не очень хотелось: стужа, сырость, а у него побаливала поясница. - С дальней тони рыба, - ответил председатель. - Пока доставляли ее в село, - упустили время. Хоть бы теперь, с последним пароходом, отправить.
В назначенный час, уже перед сумерками, Семен и Федор пришли к еле, что стояла с грузом у причала возле артельного склада. У Кукшина щека повязана шерстяным платком. - Болеешь, что ли? - спросил Семен. - Ы-ы-ы... зу-бы... - промычал Федор, невесело махнув рукой. - Так отказался бы от поездки. Еще вздует тебе всю щеку. - Ы-ы-ы... поехали давай, - выдавил из себя Федор, сморщившись. Длинный, худой, он жалко горбился возле борта елы. - Ы-ы-ы говорю... - Что - говорю? - Да поехали! - Ладно, поехали, - согласился Семен, сочувственно поглядывая на страдальчески сморщенное лицо Кукшина. Зубов у Федора осталось немного однажды в фашистском концлагере охранник, остервенясь, вышиб Федору половину верхней челюсти. Да и уцелевшие зубы теперь болели, а лечить было негде: в районную поликлинику в Мезень ехать далеко. Однако выходить на взморье надо. Отчалили. Семен сел к рулю, Федор поставил мачту с парусом. Тяжелая, будто чугунная волна с упругой силой ударила в корму. Парус нехотя расправился, и ела пошла в устье. На поддоне рядком стояли три желтоватых новых бочонка. С полчаса шли молча. До прилива осталось немного времени, и Дерябин опасался, как бы не опоздать к пароходу. Вскоре вышли в губу. С рейда уже доносился нетерпеливый гудок "Коммунара". Он ждал на якоре. Ела легла носом на крутые валы, и Дерябин почувствовал, что ветер меняет направление. - На всток1 забирает, - обеспокоенно сказал он. Кукшин повертел перевязанной головой и промычал что-то неразборчивое. Потом привстал и прикинул взглядом расстояние до парохода. На палубе матросы готовились принять груз. В иллюминаторах весело горели огни, желтым светлячком качался на верхушке мачты топовый фонарь. Федор и Семен стали подгребать к борту парохода. Парус они убрали, работали веслами. Но разыгралась волна, и ела медленно подавалась вперед. Наконец приблизились к пароходу. С "Коммунара" им бросили швартов, Федор изловчился - поймал его и стал подтягивать суденышко к высокому, с глазками светящихся иллюминаторов борту. Волнение все усиливалось, и елу то поднимало почти вровень с палубой парохода, то опускало до ватерлинии. О разгрузке в такую болтанку нечего было и думать... И еще откуда ни возьмись налетел шквал, ударил в борт елы и вырвал трос из рук Федора. Пароход мгновенно оказался в стороне. Все усилия снова подгрести к нему ни к чему не привели. "Коммунар" все удалялся. С палубы кричали в рупор: - Погрузка отменя-я-яется! Ветер разорвал в клочья прощальный сипловатый гудок, и "Коммунар" снялся с якоря. Далеко позади моталась ела, которую швыряло из стороны в сторону. Дерябин с тревогой заметил, что не закрепленные по оплошности бочки стали сползать к левому борту. "Не дай бог, перевернемся!" - подумал он, работая веслами. Кукшин тоже греб изо всех сил, задыхаясь от напряжения. Оба взмокли, мускулы на руках немели, весла гнулись. На повороте в устье удар волны пришелся прямо в правый борт, и бочки еще больше сползли к левому. Ела накренилась, следующая волна довершила дело: бочки опружило в море, и суденышко опрокинулось вверх килем.. А кругом было совсем темно, не различить границы между морем и небесами И пустынно было, как на новорожденной Земле в седые библейские времена. И некому подоспеть на помощь. Никола, Никола, моряцкий заступник! Спасай рыбаков! Вся надежда только на тебя...
2
"Неужто пропали рыбаки? - думал Панькин в угрюмой тревоге. - Зачем я послал эту разнесчастную елу с тремя бочками! Кабы знать, что погода так подведет, лучше было бы выйти на "Боевике". Это судно заводской постройки, купленное года три назад, было первым металлическим кораблем среди деревянного колхозного флота. Панькин допустил оплошность, и теперь его мучили угрызения совести. "Остарел, седой мерин! - мысленно ругал он себя. - Плохо стал соображать. Дело-то вон как обернулось..." Еще муторнее стало на душе, когда Тихон Сафоныч вспомнил о том, что, посылая елу, он больше заботился о грузе (теперь-то он казался ему ничтожным), чем о людях, которые могут попасть в беду. Панькин посмотрел в окно. На улице бушевал ветрище и волны на реке бились о берег. Председатель взглянул на часы - девять. Ела ушла в четыре. На всю поездку потребовалось бы не более двух часов: полчаса до рейда, полчаса на разгрузку, полчаса на обратный путь, ну и еще минут тридцать про запас. Однако минуло пять часов, а о Семене и Федоре никаких вестей... Панькин недавно ходил к реке. Но там тьма-тьмущая - хоть глаз выколи. Простояв на пристани целый час и продрогнув, председатель вернулся в контору. Курьер-уборщица Манефа вошла в кабинет с охапкой дров, молча свалила их у голландки и принялась укладывать поленья в топку. Достала из-за печки сухое полено, нащепала ножом лучинок, подожгла их и тоже сунула в печку. Потом стала подметать пол. Здоровая, медлительная, в стареньком ватнике, она незаметно поглядывала на Панькина. Ссыпав мусор в топку, Манефа сказала: - В прошлом году об эту пору утонули братья Семенихины... Панькин вздохнул и промолчал. Он помнил, как Семенихины пошли на взморье ставить сети, а к ночи разыгрался шторм, и карбас опрокинуло. Братьев нашли через двое суток, выброшенных прибоем на кромку берега... Манефа сунула веник под мышку, еще раз заглянула в топку и вышла. В печке весело потрескивали дрова - не в лад мрачному настроению Панькина. Он все ходил по кабинету и думал, что предпринять. "Придется посылать на поиски "Боевик", - решил он и уже собрался идти за капитаном судна Котцовым, но тут пришел Дорофей Киндяков. Сбросив с плеч брезентовый дождевик и расстегнув поношенный китель, он сел на стул, шевеля густыми с сединкой бровями. Панькин чувствовал на себе угрюмый взгляд Дорофея. - Горючего пожалел? Куда бережешь? Зимой плавать собираешься? - Да какое там! - Панькин взмахнул короткопалой сильной рукой. - Кабы знать, что заштормит! Думал: нечего из-за трех бочек судно гонять, обойдусь елой... - Ну вот! - с упреком отозвался Дорофей и смолк, опустив большую ладонь на колено. Несколько минут назад к нему в избу прибежала жена Семена Дерябина Калерия - в расстегнутом пальтишке, простоволосая, плачущая. Заголосила как по покойнику. - Ох, чует мое сердце - в беду попал Семен. Ветрище-то какой! Изба дрожит. Помоги ты ему, Дорофеюшко, спаси-и-и!.. - и бухнулась в ноги пожилому кормщику. Дорофей поднял ее, как мог успокоил, оделся и пошел в правление. - Надо выходить на "Боевике", - сказал он Панькину, - искать мужиков. - Да, - тотчас отозвался председатель. - Я пойду в море, а ты подежурь тут. Может, пригребут, так помоги им...
