Виктория - [18]

— Та вонючая шлюха все соки из него высосала, и он, мерзавец, приполз из ее грязного логова, как пес шелудивый, весь запаршивевший и обоссанный, и любую бабу готов глазами сожрать, а вы тут как тут — мчитесь с мокрыми штанами ему прислуживать! — И яростно пнула горшок с кубэ, так что по всей кухне запорхали шипящие искры.

Тойя поцокала языком, выражая восхищение ораторским искусством своей невестки. Наджия постояла, поморгала, уставясь на малышку, и вдруг вцепилась ей ногтями в ухо. Та взвыла, а Мирьям, защищающая свои тарелки, изготовилась боднуть тетку головой, оттеснить ее из кухни. Чтобы спасти горшки от материнского буйства, Виктория отступила назад. Такое случалось не раз — приготовленное угощение летело в грязь, и отцовским гостям доставался лишь хлеб с сыром. Тогда отец тащил ее мать волоком к желобу с водой и, заткнув ей рот огромной ладонью, дубасил кулаком по голове.

Мирьям с Наджией, сверкая глазами, стояли друг против друга, и тут на крик в кухню влетел Дагур. Тойя, осторожно потрогав ухо, проверила палец.

— Крови нету! — успокоил ее супруг, а самому так жалко ее стало, когда увидел на мочке царапину. — Ну ты и свинья! — крикнул он сестре. — Ухо девочке поранила!

— Девочка! — пыхнула на него злобой Наджия. — Еще скажи, что ночью ее пеленаешь и утром бутылочку с молоком в рот суешь. Бедняжка девочка!

— Ты совсем спятила! — вскипел Дагур, что было не в его пользу. — Хотел бы я найти во Дворе человека, который бы не обрадовался, когда ты себе шею сломаешь.

— Ну, ты-то еще как взвоешь, если я помру! И все из-за этой мерзкой малявки! Ведь я как знала, это она тебе в темноте нашептывает. У меня сердце вещун. Эта ведьма на тебе ездит, а ты на нас чуму насылаешь. С того дня, как вы сюда въехали, мне все ужасы и снятся. Ночью проснусь в поту и рот пересох. И дети без конца спотыкаются и падают.

Дагур, пока не женился, годами ее колотил. Ее глупость будила в нем зверя. Да и сейчас гнев его смел бы остатки разума, если бы он не помнил, что в доме он лишь квартирант, а главный кормилец — шурин, и потому, скрипнув зубами, сдержался. В общем-то он и квартирантом здесь не был, просто Азури оказал ему благодеяние. На самом деле он не мог заплатить за жилье даже ничтожную плату. Из-за длительной засухи и слухов о том, что вот-вот грянет страшная война, люди старались устраивать праздники поскромнее. Про канун и вовсе почти забыли. А тут еще это чертово наводнение, угроза для всего города, оно вынудит их потратиться на восстановление разрушенных жилищ. И потому, смерив сестру вызывающим взглядом, он только и сказал:

— Значит, купим тебе костыль, чтобы не споткнулась. А детьми Господь Бог займется.

Виктория этого своего дядю не шибко-то жаловала. Слишком печется о собственной внешности, как это принято у мужчин, получающих доход от развлечений. И любезен лишь с теми, от кого выгода, и есть в нем какая-то скрытая жестокость. Дети и подростки чувствовали, что они для него помеха. Сейчас он, положив руку на спину Тойи, сказал, что проводит ее в их завешенную мешковиной каморку, и тут во Дворе прогремел мощный бас Азури:

— Мама, Наджия, женщины, одевайте и собирайте детей. Город затопило, река поднимается и заливает дома.

Глава 6

Мирьям, которая все еще прижимала к груди дымящихся кур с рисом, побледнела от страха. А Наджия будто ничего и не слыхала. Хорошо рассчитанным движением она смела с дороги брата, оттолкнула Викторию и, наклонившись, оплевала куски рыбы и котлы с пищей, а потом повернулась и выскочила из кухни. Посреди Двора стоял Азури, справа от него седобородый Йегуда, а слева Мурад, старший брат Виктории, согласно кивавший на каждое отцовское слово. Был он ровесником Рафаэля, самый честный, простодушный и наивный парень из всех, кого знал этот Двор. Острый на язык Эзра давно уже высказал о нем свое суждение: честный от трусости, а на самом деле лицемер каких мало.

Трое мужчин, которых в столь ранний час вызвали из лавки, стояли все в традиционных одеждах: в халатах, плащах и фесках — ив этот момент напоминали наводящих ужас посланцев властей.

— Куда же нам идти-то? — спросила бабушка Михаль со своего коврика.

— Переночуем на нашем торговом складе, мама.

Только с матерью разговаривал Азури в столь почтительном тоне.

— Но нас, чтоб не сглазить, больше шестидесяти человек!

— Как-нибудь устроимся, мама!

Мурад все кивал, как бы и на себя взяв кое-что от отцовского авторитета. А черная кисточка на его феске прыгала в сторону матери с той же боязливой почтительностью, с какой отец относился к Михали. Наджия, подозрительная и всеми гонимая в собственном доме, не знала, как и реагировать на эти его знаки уважения. Она боялась, как бы отношения между нею и сыном Мурадом не показались со стороны конфузными.

— Твой брат Элиягу и его сын уже час как вернулись домой, — сказала бабушка Михаль, постучав по перилам второго этажа деревянной ложкой, которую всегда держала при себе.

Азури что-то буркнул, но не ответил, Мурад сразу осунулся. Глаза же Йегуды все искали какой-нибудь табуретки, чтобы присесть. От быстрой ходьбы из лавки и от стояния во Дворе сердце совсем устало и занемогло.