Виктория - [16]

Шрифт
Интервал

Женитьба его на Тойе примерно через год после смерти первой жены была для Наджии как кость в горле. Тойю она тут же возненавидела. Была уверена, что Тойя вовсе не девочка, а переодетая карлица. Да еще и занимается ворожбой, о Властитель, спаси нас и помилуй! Ведь ясно же, что брат не просто так попался на крючок этой самой Тойи. Когда Азиза надавила на нее, требуя растолковать ей эти намеки, Наджия, поджав губы, сказала:

— А иногда у человека под лобком прячется мужской член. Да-да, некоторые такими рождаются. Помнишь, как Абу Нафата пригласил весь переулок на брит[14] своего сына, который родился у них после девяти дочек, и там были всякие напитки, и сладости, и пирожные, и все веселились, пока не пришел моэль[15] и не сказал, что обрезать-то нечего. И тогда бедняга удрал из переулка вместе с семьей, и мальчик рос в платьях, которые к нему перешли от сестер. Я своего брата знаю. Он страннее странного. А от таких вот дел можно и вовсе свихнуться.

Тогда Азиза обхватила маленькую невесту своей мощной рукой и, посадив ее к себе на колени, досконально всю общупала, как щупают курицу на базаре Аль-Хануни перед тем, как купить на субботу. Испуганная девочка не понимала, чего от нее хотят, и со страхом смотрела в смеющееся лицо Азизы, пока не поняла, что ничего краденого на ней не ищут. Наконец Азиза освободила ее, крепко и ласково шлепнув по лобку, и она от боли поскакала в уборную, писать. Тем не менее Наджия не воспротивилась тому, что Азури предоставил молодой паре жилье, отдал им каморку, из которой в свое время был изгнан Элиягу с семьей. Этот великан, на котором держался весь Двор, был человеком чувствительным, он без колебаний принял рассказ о переходе в мусульманство и возврате в иудаизм, понимая, какому риску подверг себя Дагур, и поверил также в то, что тот хочет исправиться. Азури дал молодоженам приличную сумму и пообещал шурину, что всю неделю праздника будет ежевечерне устраивать угощения для членов семьи и близких друзей. Наджии эти праздники вроде пришлись по душе. Она много ела и время от времени почти что улыбалась, но на четвертый день стряпать перестала. От забот у нее голова пошла кругом, и без помощи Азизы с Мирьям и полного порабощения Виктории утонула бы она в горах продуктов, которые Азури с помощью Кривого Кадури каждое утро поставлял с базара.

Почти два часа прошло с тех пор, как Виктория спустилась с крыши. Повисшая в воздухе угроза беды становилась все ощутимее. Прибежали запыхавшиеся люди и рассказали, что все переулки залиты водой, а Тигр по-прежнему расшатывает и рушит дома. Виктория спросила у матери, к чему эти горы мяса и рыбы, когда никто из приглашенных и не подумает идти в гости в такой вечер. Наджия что-то буркнула, но ответом не удостоила. Вместо этого она уселась в аксадре и начала усердно колоть орехи. Подобные странности за ней водились. Уложив младенца на лежанку, она поставила перед собой миску с грецкими орехами и взялась яростно колоть их камнем. Тут же сыновья и дочки перед ней сгрудились и принялись расхватывать орехи прямо в расколотых скорлупках, она и камень не успевала отвести в сторону. Она колола, а глаза вокруг горели от жадности и вожделения.

— Вот зверюги! — облизывая губы, изумлялась она на малышей. — Дайте и мне хоть штучку попробовать. Не будьте такими гаденышами!

Виктория обернулась на дядю Дагура. Он сидел возле дренажного колодца и сосредоточенно стриг ногти на ногах.

— И это тебя тревожит? — спросил он племянницу. — Да ты всего настряпай — и точка. Здесь такого не бывает, чтобы жрачку выбрасывали. Скажи лучше, чего это Мирьям все пристает к Тойе? Даже в уборную за ней тащится. Сейчас вон в переулок вдвоем помчались.

Спрашивать у Азизы она не решилась после того, как та, попрощавшись с Дагуром, с каменным лицом удалилась в свою комнату и закрылась там. А потому, усевшись одна в закопченной кухне, она разожгла под котлами огонь. Некоторое время спустя все наполнилось запахом мяса и куски рыбы зашипели на большой сковороде. Умиротворение проникло ей в душу, и она всех простила. Было так славно наблюдать за огнем в очаге. Ей припомнилась сияющая красота встревоженного лица Нуны Нуну, она ласково улыбнулась, представляя себе Тойю, торопливо спускающую на крыше штанишки. В кухонный чад ворвался ветер близящейся весны. Волосы на шее и на плечах щекотали, будя желания, что-то нашептывая, будоражили кровь. Она наклонилась помешать еду, и колени уперлись в упругие груди, и трепет побежал по спине. Усевшись на низкий табурет перед рядом горшков, она подняла глаза на мрачный балдахин паутины и спросила себя, увидит ли когда-нибудь снова лицо Рафаэля. Но и грусть была сладостна. И, даже предаваясь мечтам, она неустанно следила за всеми шестью горшками и за сковородой. Рыба зажарилась как надо, рис замечательно взбух, и баранина стала мягкой, но не пересушенной. Семь языков пламени будто раздували огонь в ней самой. И может, из-за сладкой бури, что в ней бушевала, она не сразу услышала галдеж, детские вопли и женские голоса, их увещевавшие, а когда услышала и все поняла, сама себе улыбнулась. Ну и что с того, если Тигр обрушится на город! Даже плач, несущийся из дальних переулков, напоминавший причитания во времена эпидемий, не прервал ее мечтаний. Она проверила рис и помешала ложкой в горшке с курами. Вот выйдет замуж и переселится в другой двор. Они снимут себе скромную комнатку где-нибудь по соседству, а в свадебную ночь, когда гости разойдутся по домам… И, покраснев, она с такой силой прижалась к собственным коленкам, что заболели придавленные к ним груди.


Рекомендуем почитать
На бегу

Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.