Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века - [57]

Сопоставление с напечатанным тестом книги показывает, что даже тот единственный абзац, что не был перечёркнут Блиновым, не вошёл в окончательный текст. То есть всё на этих двух листах оказалось отвергнутым. Тем не менее стоит это прочесть: уж очень оно показательно.

«Задача настоящего исследования состояла в том, чтобы, не вдаваясь в рассмотрение частностей быта вотяков и обрядности всех “молений”, проникнуть в сущность языческих верований и определить отношение последних к религиям уже известным.

Изучение морально-бытовой жизни и характерных особенностей культа, шаг за шагом, привело автора к важным открытиям: он имел возможность узнать о верованиях вотяков в старших языческих богов, остававшихся неизвестными прежним исследователям, и уловить преобладающие мотивы в ритуалах жертвоприношений. В связи с этим, приняв во внимание особенности общественной и семейной жизни вотяков, автор получил достаточные основания для объяснения происхождения “вотской веры” от одной из наиболее распространённых в мире религий. Основные положения этой религии оказали наиболее важное культурное влияние на склад общинной жизни, на духовное развитие всего племени и на усвоение вотяками своеобразных поверий о богах, о мире, судьбе и личном счастии.

Когда наблюдения и заключения автора будут признаны правильными и получат практическое значение, позволительно надеяться, [что] для нескольких сот тысяч вотяков откроется заря истинно-христианской жизни; так как современное положение полу-христиан полу-язычников не соответствует достоинству культурной страны: новая постановка высокого дела просвещения целого племени несомненно даст самые плодотворные результаты.

Специалисты по изучению востока, познакомившись с полученными на месте любопытными данными, может быть, обратят большее внимание на народность, через тысячелетия сохранившую следы древнейших верований, отразившихся в бытовых особенностях жизни современных нам инородцев».

Итак, Блинов называл свою работу исследованием. Он знал, что сделал «важные открытия». Надеялся, что обнаруженные им пережитки буддизма у вотяков по-новому осветят тёмные закоулки истории, а также помогут делу христианского просвещения инородцев.

На 14-м листе рукописи есть кусок текста, заключённый в скобки (вроде как вставка-примечание) и затем перечёркнутый карандашом. Он тоже не вошёл в книгу. Это призыв к учёным сообществам из Петербурга, Москвы, Казани всерьёз исследовать то, что изучает сам автор, а именно тайные жертвоприношения вотяков: «Снаряжаются экспедиции в Центральную Азию; Вятская же губерния так близко, что никакого труда не представилось бы отправиться нескольким учёным, но не для стремительного объезда и собирания сведений на лету, а чтоб прожить лето (“на даче” или в качестве ходатая, доктора, писаря) в нескольких сёлах, в районе вотяков, хотя бы только Малмыжского и Елабужского уездов, где “дичи” языческой сохранилось более, чем в Сарапульском и Глазовском уездах».

Может, и правильно, что Блинов не стал вносить в окончательный текст книги горделивые слова о «важном открытии» и призывы к востоковедам. Ведь его сочинение – по всем признакам дилетантское. Невозможно согласиться с тем, что Блинов – «блестящий, высококвалифицированный исследователь»[392]. Предпринятое им вторжение в этнографию и мифологию оказалось несостоятельным. Точнее, пока он выступал собирателем этнографических сведений, его заметки имели смысл. Когда же он решил самостоятельно осмыслить известные ему факты, слухи и фольклорные тексты, открыть глаза учёным и широкой публике на буддизм вотяков и одновременно – на их морально-религиозную непросвещённость, доходившую до человеческих жертвоприношений, дело кончилось большим конфузом. Так был скомпрометирован благородный порыв хорошего человека. И что ещё хуже – это сыграло против тогдашней науки и против истины, с такими сложностями устанавливавшейся в суде. Это стало ещё одним поводом для раскола между авторитарным государственно-полицейским аппаратом и образованным обществом, которое, не вдаваясь в частности, готово было заклеймить Блинова и других – тех, что, дескать, подыгрывали ненавистным властям.

Спасский собор. Вятка. Вторая половина XVIII века

Вятское духовное училище. 1830-е годы

Позиция Владимира Короленко

Следует уточнить взгляды того, кого принято считать непримиримым оппонентом Блинова, а именно Короленко. Когда Короленко начал знакомиться с обстоятельствами разыгравшейся в Старом Мултане трагедии – сперва по присланным ему документам, потом уже на местах, в Казанской и Вятской губерниях, – он составил твёрдое убеждение в непричастности обвинённых. Короленко полагал, что человеческих жертвоприношений у удмуртов уже не бывало. Очевидно, знакомство с образом жизни удмуртов-земледельцев Глазовского уезда во время его вятской ссылки не давало никаких поводов к такого рода подозрениям. В письме своим домашним 3 октября 1895 года он прямо заявлял: «…В действительности, кроме самих вотяков никакой жертвы не было…» А 19 октября 1895 года в письме Н. Ф. Анненскому уточнил свою гражданскую позицию: «…Здесь, в дальнем углу приносилось настоящее жертвоприношение невинных людей – шайкой полицейских разбойников…»