Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [63]

. Неконтролируемое увлечение культуризмом казалось им опасным, так как грозило вместо совершенного тела сформировать тело искаженное и нездоровое. Дмитрий Иванов назвал соревнования по культуризму «паноптикумами уродства»[414]. Другие подчеркивали, что сосредоточенность культуристов на мышцах в ущерб другим органам (сердцу, легким) и функциям (выносливости, координации, кровообращению) приносила больше вреда, чем пользы, а результат выглядел сомнительно с эстетической точки зрения[415]. Оппоненты культуризма, по-видимому, имели в виду, что он навязывает фрагментарное восприятие человеческого тела, состоящего из мышц, которые надо «накачать», и формы, которой надо добиться[416]. Старание придать телу желаемую форму противоречило прежнему взгляду на тела спортсменов как элементы социалистического целого, коллектива советских людей – взгляду, возникшему в раннесоветский период сначала как теория «массового действия» и заложившему основы официального советского спорта[417]. Целостная концепция телесности отвергала индивидуалистическое понимание тела, присущее культуризму с его фетишизацией бицепсов, трицепсов и других мышц. Вот почему возражения сторонников культуризма, что официально признанный спорт формирует «не такие гармоничные» тела, как культуризм, оставались без внимания[418]. Пусть другие поощряемые государством виды спорта, такие как велоспорт или фехтование, не были столь действенны в плане формирования мышечного рельефа. Зато они учили подчинять тело сознанию и интересам коллектива, поэтому казались руководителям спортивных организаций куда более полезными, чем культуризм, превращавший тело спортсмена в эстетический объект. Когда советские журналисты и чиновники, писавшие о спорте, клеймили культуризм как «идеологически чуждый», больше всего их возмущала показная и нарциссическая природа культуристских упражнений и соревнований, а также вменяемая культуризму в вину враждебность всему коллективному: «Культуризм – одно из типичных средств буржуазной культуры. Его идеологическая сущность направлена в первую очередь на отрыв молодежи от общественно-политической жизни. Человека призывают уйти в Себя, остаться наедине с самим собой в четырех стенах»[419].

Кампания по борьбе с культуризмом, в 1970‐е годы инициированная газетой «Советский спорт» и поддержанная Комитетом по физической культуре и спорту СССР, не вылилась в официальный запрет, однако отбила у местных властей желание предоставлять любителям культуризма ресурсы (помещение и оборудование). К тому же, поскольку партия и комсомол отвечали за соблюдение норм социалистической морали в своих рядах, они неизбежно выступали с публичной критикой в адрес тех, кто занимался тяжелой атлетикой, чтобы придать телу форму, отвечавшую зарубежным – а не советским – представлениям о маскулинности. Респондент из Петрозаводска, в советское время практиковавший культуризм, рассказывал, что в начале 1980‐х годов часто ходил с друзьями в спортзал местного университета (он жаловался, что в тренажерном зале, предназначенном для занятия тяжелой атлетикой как олимпийским видом спорта, имелись только штанги), но они вынуждены были скрывать истинные цели своих тренировок: «Я представляю туда Шварценеггера повесить в 83‐м году. Если бы кто узнал – мигом бы вылетели оттуда [из спортзала. – А. Г.], дисциплина была серьезная ‹…›. Сказать в университете, что ты качаешься зале, так тебя бы быстро в комитет комсомола вызвали»[420].

Таким образом, в СССР человек, занимавшийся культуризмом, ставил под угрозу свой социальный статус и репутацию. Такое отношение нельзя назвать повсеместным: например, один из первых культуристских клубов в Советском Союзе открылся в Тюмени в середине 1960‐х годов, после того как Евгению Колтуну, местному культуристу-любителю, удалось добиться поддержки горкома комсомола[421]. Но в целом чиновники на местах проявляли чрезвычайную осторожность и старались по возможности отбить у молодых людей охоту заниматься этим видом спорта, подвергая их публичной критике и не предоставляя им средств.

Поэтому в последние тридцать лет существования СССР культуризм оставался в серой зоне советского спорта. Его сторонники среди спортивных управленцев и экспертов посредством публикаций в популярных журналах сформировали обширную преданную аудиторию, но сопротивление других чиновников и руководителей препятствовало массовому централизованному распространению занятий по культуризму и культуристских клубов. Такая ситуация во многом определила границы пространства, занимаемого культуризмом в советском обществе. В 1970‐е и 1980‐е годы он пользовался наибольшей популярностью в заводских районах, где молодежь почти или совсем не располагала социальным капиталом, который рисковала бы потерять, и где в результате масштабной программы городской застройки появилось множество помещений, которые можно было переоборудовать в спортзалы: клубы, гаражи, а главное – подвалы многоквартирных домов.

Грязь и чистота советских подвалов

В четвертой главе я показал, как возрождение модернистской архитектуры в постсталинскую эпоху в сочетании с новой тенденцией в проектировании городского пространства – строить целые жилые кварталы как относительно самодостаточные микрорайоны, переросло в попытку обеспечить максимально удобное перемещение людей между домом, работой и местами проведения досуга. Проходным пространствам новых советских микрорайонов: подъездам, дверным проемам, улицам – приписывались чисто утилитарные функции. Такой же утилитарный подход определял отношение к другой важной зоне городского пространства эпохи позднего социализма – подвалам новых панельных домов. До середины 1950‐х годов, когда Никита Хрущев утвердил программу массового жилищного строительства, из‐за острой нехватки жилплощади в городах подвалы часто служили жилым пространством