Весенняя пора - [21]

И так весь вечер.

Никитке становится страшно, ему кажется, что он заключен в этом доме навсегда и что потолок опускается на него все ниже и ниже… Никитке так и хочется, подобно одному из героев Дарьиных сказок, бросить на стол несколько монет с изображением царя и сказать: «На, подавись!» А потом выйти из юрты, при этом своротив левым плечом камелек…

Но монеток нет, и Иван продолжает попреки. Он сидит, согнувшись перед горящим камельком, и сквозь рубаху отчетливо проступает его костлявый позвоночник. Никитке кажется, что Иван уже никогда не встанет с места и никогда не умолкнет его отвратительный голос.

На этот раз Ульяна не вытерпела. Она вышла из хотона, где доила коров, и с маху поставила перед Иваном ведро, так что молоко плеснулось через край. Из-под тонко очерченных бровей недобро смотрели на Ивана глаза жены.

— Ты, видать, никогда не прекратишь свою песню. Иди и отбери у них последнюю корову за свой несчастный рубль! Как тебе только не стыдно, чертов сын!

Все были удивлены неожиданными словами Ульяны. Не зная, что предпринять, Иван оглядывался по сторонам. А старик Такыйык, почесывая затылок, заговорил совершенно спокойным, мирным тоном.

— Детка моя Ульяна, ты сказала, что он чертов сын?

— Да, сказала.

— Выходит, я черт?

— Это почему?

— Но ведь я же как-никак отец этому человеку.

Неожиданно разговор принял совсем иной оборот. Теперь уже Ульяна не знала, что делать и что сказать. Она схватила ведро с молоком и выбежала на улицу.

— Иван, ты и правда хватил через край, — обратился старик к сыну. — Сказал раз — и достаточно. В самом деле, откуда им, беднякам, взять? Ты уж перестань нудить. Вот, взгляни туда, — старик указал на изголовье своей кровати, где стоял ящик, окрашенный в шашечку белой и черной краской. — Там много, очень много золота и серебра, сам заплачу тебе за них. А ты перестань…

— Как бы ни была я бедна, но если прихожу раз в год к сестре… — Федосья не смогла договорить, ее душили слезы.

— Э, Федосья, не надо… Он ведь перестал уже, — промолвил старик.

Стали укладываться спать. Только Ульяна занялась шитьем у камелька. Спустя некоторое время она подошла к нарам, на которых спали Федосья с сыном, сунула им какой-то сверточек под подушку и шепнула что-то сестре на ухо. Вслух же довольно громко сказала:

— А подушка-то у вас маленькая.

Когда уже все заснули и в юрте совсем стемнело, Федосья села и начала одеваться.

— Мама, ты куда? — заволновался Никитка.

Мать толкнула его локтем и шепнула:

— Большой мальчик, а такой глупый… Надеваю платье, которое дала мне твоя тетка. Понял? Ори больше!

Маленькая и худенькая Федосья надела платье высокой и полной Ульяны, а поверх него натянула свое, грязное и старое. Чтобы новая одежда не вылезала снизу, она подпоясалась и подобрала подол повыше.

Рано утром Федосья встала. Она показалась Никитке толстой и очень смешной.

— Куда же ты опять?

— Помогу тете коров подоить. А ты спи.

Когда мать разбудила Никитку, солнце уже светило в окна и слепило ему глаза. Многочисленная семья Такыйыка сидела за огромным столом, посреди которого пыхтел ведерный медный самовар.

Федосья стала собираться домой. Ульяна вышла в амбар и принесла ей маленький кулек ячменных зерен. Иван следил за женой злыми глазами.

Никитка был рад избавиться наконец от этого мрачного человека и теперь, выйдя из дому, не чувствовал земли под ногами.

Ульяна проводила их до скотного двора. Иван последовал за ней и остановился у выхода, прислонившись к столбу. Целуя сестру на прощанье, Ульяна печально проговорила:

— Не обижайся на меня, Федосья… Ведь я тут не властна, сама видишь. Жалко мне тебя и твоих детишек, а помочь ничем не могу. Ты хоть и бедна, но зато полная хозяйка в семье, а я… Ну, прощай. Ты еще кое-что найдешь там, где всегда, в лесочке…

За скотным двором начинался молодой лес. Мать и сын пошли по узкой и извилистой тропинке. Вскоре Федосья остановилась и, улыбнувшись своими лучистыми глазами, сказала сыну:

— Ты, детка, постой, а я кое-что поищу…

И, пригибая гибкие побеги лиственницы, она направилась в сторону. Никитка бросился за ней. К великому удивлению мальчика, мать, приподнявшись на цыпочки, отвязывала от дерева красивый берестяной туесок с узорами.

— Что это? — вскрикнул Никитка и выдернул туесок из рук матери.

Он был доверху набит свежим маслом.

— Откуда это? — прошептал изумленный Никитка. — Неужто богиня Айысыт послала нам?

— Ох и глупый же ты еще! Это твоя бедная тетя спрятала тут для нас гостинец. Ну, покричи еще, чтобы Иван побил ее…

— Пусть только попробует! Глаз ему вышибу! — расхрабрился Никитка.

— Ишь ты! — ласково погрозила Федосья.

Выбравшись на тропу, она надела туесок на руку, взяла кулек с зерном под мышку и, склонив голову к левому плечу, быстро зашагала впереди сына.

СВАТОВСТВО

У Федора Веселова глаза совсем разболелись. Когда ему становилось немного легче, он взбирался на своего смирного коня, сажал с собой на седло полуслепую дочку Аксинью и разъезжал по наслегу — взимал долги, ссужал деньги под проценты и нанимал летних рабочих. А когда глаза болели особенно сильно, Федор сидел дома, не снимая повязки. Он стал нестерпимо раздражителен и всячески издевался над приемными сиротами-батраками. Тут доставалось и подростку, медлительному толстяку Давыду, и маленькому Петрухе, и красавице Майыс. Но больше всех приходилось терпеть от Федора его жене, седой и смиренной Ирине.