Великие заговоры - [58]

Слов его было достаточно, чтобы возбудить стрельцов, дух которых всегда был склонен к бунту[77]. Все они дружно воскликнули: «Да здравствует царь Иоанн и царевна Софья, многие, многие им лета, и да падут все до единого проклятые Нарышкины!»

Шакловитов, пользуясь столь удачным положением дел, не стал терять ни минуты, сразу направился в село Преображенское, где уже несколько дней находился царь. Прочие верные ему люди ночью заняли улицы, переулки и пригороды Москвы, в которых воцарилась гробовая тишина — обыватели прятались по домам, боясь выходить на улицу.

Тем временем два стрельца, пришедшие в ужас от того преступления, которое им предстояло совершить, и не желавшие пятнать своих рук кровью своего монарха, отделились от толпы заговорщиков и бежали в Преображенское, чтобы предупредить Петра об опасности, ему угрожающей. Поначалу молодой царь не хотел верить тому, что ему доносили, но когда его все-таки убедили в верности полученных сведений, срочно велел запрягать карету, в которую сел со своей матерью и почти обнаженной беременной женой. Остальные его родственники, друзья, офицеры и министры, вскочив на коней, верхом последовали за своим господином, направившимся в монастырь Святой Троицы.

Стрельцы обрушились со всех сторон на Преображенское и были страшно удивлены, не обнаружив там намеченные жертвы. Шакловитов понял, что его предали. В отчаянии от того, что переворот провалился, он хотел послать в погоню за бежавшими одного полковника, взявшего на себя обязанность убить Петра, но ему донесли, что и это бесполезно, поскольку царь уже слишком далеко. Пришлось возвращаться в Москву. В отчаянии от постигшей его неудачи Шакловитов явился к Софье и обо всем ей рассказал. Царевна приняла решение немедленно — участие в заговоре, как и самый заговор, следовало отрицать, упирая на то, что никаких веских улик, доказывающих его существование, не было[78].

Между тем по столице разнесся слух, что царь Петр и весь его двор, как и пять лет назад, бежали в монастырь Святой Троицы, а вскоре увидели и людей Петра, читающих его послание на улицах столицы с призывом ко всем боярам присоединиться к нему. Не были забыты и стрельцы, всем воинам этого военного корпуса, не вступившим и не участвующим в заговоре, надлежало идти на помощь своему государю. Шакловитов делал все возможное, чтобы удержать их, но на этот раз стрельцы предпочли не подчиниться своему командиру, дабы не навлечь на себя гнев царя.

В Святотроицком монастыре держали совет, какие меры принять для безопасности юного монарха. Вот когда Софья начала опасаться за свою жизнь и теперь была принуждена молить о прощении за свое преступление. Не получив никакого ответа, она решила, что надежнейшее средство ее спасения — в немедленной выдаче Шакловитого в руки царя. Так приносят великие в жертву своим интересам тех, кто совершил или готов был совершить ради них самые опасные, а подчас и преступные деяния. Впрочем, царь не нуждался в согласии или помощи своей сестры, чтобы схватить Шакловитого. Его взяли в Москве и препроводили в Троицкий монастырь; туда же собралось множество бояр выслушать обвиняемого. Несчастного допрашивали четыре часа. Так как он отказался во всем сознаться, ничего не сказав о соучастниках своего преступления, его повели на пытку. Лишь жестокие мучения вырвали у него признание в организации заговора. Он заявил, что клялся убить царя, его мать и ближайших родственников. Сейчас несчастный не только раскрыл все планы, но назвал имена всех своих сообщников и лиц, которые его самого втянули в богопротивное дело силою многих посулов и обещаний.

Немедленно были арестованы все им названные, и на решение их судьбы ушло два дня. Шакловитого признали достойным четвертования, и он претерпел эту жестокую казнь. Некоторые были впоследствии оправданы. Софья была виновнее прочих, но царь ограничился тем, что приговорил ее к пожизненному заключению в Новодевичий монастырь, выстроенный совсем недавно по ее приказу недалеко от Москвы. Наказание это, на первый взгляд легкое, должно было показаться царевне, привыкшей властвовать, а теперь потерявшую всякую надежду вступить на царский трон, необычайно жестоким.

Великого Голицына должны были покарать смертью, как и многих других заговорщиков, если бы один из его двоюродных братьев, пользующихся доверием царя, не вымолил ему жизнь. Его привезли в Святотроицкий монастырь и, поставив у дверей в царские покои, зачитали указ: «Царь велит сказать, что тебе следует удалиться из Москвы в Каргу и там провести остаток своих дней в немилости у Его Величества, который по причине своей природной доброты все-таки желает даровать тебе по три копейки в день на пропитание. Все же добро твое будет конфисковано в казну царскую».

Несчастный князь ничего не ответил, ему тяжело было оправдываться перед государем. Сын Голицына, взятый отцом в коллеги по делам Посольского приказа, последовал за ним в изгнание, как, впрочем, и все ближайшие его родственники, по обычаю Московии обязанные претерпеть единую участь с преступником.

Когда все виновные были наказаны казнью или изгнанием, царь Петр направился в Москву, где все это время оставался его брат Иоанн, не принимавший, впрочем, никакого участия в происходящих событиях. Два государя обнялись и заверили друг друга в самой нежной братской привязанности и дружбе, однако фактически один лишь Петр обладал всей полнотой власти, более не обращая внимания в своих действиях и повелениях на царя Иоанна, который, как всегда, не выказывал по этому поводу ничего, кроме совершеннейшего тупого равнодушия. Именно с этого времени и начинается подлинное царствование, правление Петра Алексеевича