Великие заговоры - [56]

и всех членов регентского совета. После нового кровавого злодеяния Хованский посчитал, что пришло время ему самому воспользоваться плодами своих преступлений. Для достижения своей цели, ему нужно было убить обоих царей. Такое ужасное злодеяние, разумеется, не могло его остановить, но, хорошо зная, с какой любовью и почтением относятся московиты к семейству своих венценосных правителей, ясно понимал, что для облегчения своей задачи должен подумать о бракосочетании своего сына с одной из царевен царской крови. Хованский был убежден, что после смерти царей народ не преминет возвести на трон супруга царевны, чего очень легко было добиться с помощью стрельцов. Окрыленный надеждой, он встретился с Софьей и предложил ей этот спасительный и необходимый, как он убеждал ее, брак.

К великому огорчению Хованского, расчет его оказался ошибочным. Софья с трудом сдержала готовое прорваться наружу негодование, и лишь для вида, великолепно владея искусством лжи и притворства, высказалась благожелательно относительно его матримониального проекта и даже обещала в отношении его свое полное содействие и покровительство.

Само собою разумеется, и часа не прошло, как Софья сообщила обо всех сделанных ей предложениях князю Голицыну[74], своему фавориту и доверенному лицу. Этот князь, властолюбивый и тщеславный не менее Хованского, всегда поступал с гораздо большей осторожностью и осмотрительностью. Кроме того, он отличался изяществом и утонченностью манер, не был чужд литературе (вещь в те времена совершенно необыкновенная для московита). Он объяснил Софье, насколько может быть опасен Хованский, и убедил ее в том, что от него нужно избавиться немедленно. Несколько дней спустя справлялся праздник дня Святой Екатерины, и Софья вместе с Голицыным воспользовались этим случаем, чтобы погубить стрелецкого голову. Празднование проходило очень торжественно, и по сему случаю многие бояре были приглашены на пир. Хованский с сыном расценивали этот торжественный обед, на который, разумеется, и они были приглашены, как прелюдию к свадьбе. В одиннадцать часов вечера, когда они направлялись но дворец, их остановили какие-то ряженые, насильно вывезли за город и там отрубили им головы.

На следующий день стрельцы, не дождавшись появления командующего, поняли, что с ним что-то случилось. Тотчас они собрались вместе, громко крича, чтобы предводитель их, мертвый или живой, был им немедленно выдан, в случае отказа угрожая предать всю Москву огню и мечу. Перепуганная Софья вместе с Василием Голицыным укрылась в Троицком монастыре, рядом с теми, кого ранее вынудили укрыться там ее интриги — Иваном и Петром. Стрельцы бесчинствовали в это время в Москве. Решено было выслать против разъяренных бунтовщиков немецкие войска, но этого не потребовалось, поскольку восставшие, видя себя оставшимися без руководителя, а с другой стороны, опасаясь столкновения с прекрасно обученными и гораздо более дисциплинированными наемными полками, решили скорее прибегнуть к царскому милосердию, чем подставлять себя под удар неминуемого и жестокого наказания, вполне ими заслуженного. К счастью для них, все складывалось удачно: прощение было получено, бунт прекратился. Четыре дня спустя цари вернулись в Москву и обнаружили в столице совершенное спокойствие.

Царевна Софья, свободная от большей части своих врагов, начала действовать и править по-царски. Голицын был возведен в ранг первого министра, обласканного и осыпанного милостями своей госпожи. Все родственники и друзья царя Петра были удалены со своих постов, и в правительстве не осталось никого, кто бы встал на его сторону или защищал его интересы. Голицын думал свергнуть его с трона, чтобы самому занять его место. Софья содействовала и покровительствовала ему и даже настойчиво советовала не упускать такой шанс обрести царскую корону, разумеется, после смерти Петра Алексеевича. Голицын же, считавший, что не все надлежащие меры еще приняты, пока ограничивался тем, что окружал молодого царя только такими удовольствиями, которые могли привести в смятение и расстройство его дух, угасить разум, изгнать из сердца всякое желание править, согласуясь с принципами добра и справедливости.

Так, Петру поставляли в большом количестве не какие-нибудь, но лишь крепкие вина и всевозможные алкогольные напитки, и питье их так вошло у него в привычку, что в дальнейшем он уже совершенно не мог от них воздерживаться и очень часто в кругу своих самых близких друзей и сподвижников злоупотреблял дарами Бахуса. В этом крылись начало и причина всех тех ужасных приступов гнева, почти безумного, в который впадал он впоследствии.

И все-таки опасные удовольствия, к которым пристрастился царь, не могли совершенно угасить тех благородных чувств, которые вложила в него природа. Софья была в отчаянии и решилась на крайнее средство. Голицын, более осторожный, а может быть, и более трусливый и нерешительный, чем она, докладывал царевне, что царь Петр Алексеевич любим народом и следует опасаться восстания, если станет известно, что его намерены погубить. Первый министр предложил царевне другое средство, не менее извращенное и гнусное, которое, разумеется, было одобрено