Великие заговоры - [60]

Тревожные слухи скоро достигли Москвы, регенты, оставленные Петром в столице, приняли меры, чтобы остановить наступление восставших. Генералам Шеину и Гордону был отдал приказ срочно собрать все имеющиеся в столице войска и выступить против стрельцов. По счастливой случайности между восставшими возникли разногласия — каждый хотел командовать, — в которых они понапрасну теряли время, чем воспользовались Шеин и Гордон.

Они выступили из Москвы с войском численностью от 13 до 14 тыс. человек и ускоренным маршем достигли и заняли стратегически важные для обороны и наступления позиции. Такой позицией стал Иерусалимский монастырь, названный так в честь того, что видом своим весьма напомнил храм Гроба Господня в Иерусалиме. Появились стрельцы и стали переправляться через Истру, довольно глубокую и широкую речку, протекавшую почти что под стенами монастыря и разделявшую собой обе армии. Верным царю войскам, уставшим после долгого и скорого перехода, трудно было им препятствовать, к сожалению, они не смогли оказать должного сопротивления. Видя, что положение его войск становится угрожающим, генерал Гордон отважно выехал вперед и обратился к мятежникам с речью: «Какие у вас замыслы и куда вы намерены идти? Может, на Москву? Подумайте о том, что надвигается ночь. Не лучше ли будет вам отдохнуть, а завтра здраво поразмышлять над тем, что вы намерены сделать? Поверьте мне, то, что вы затеяли, стоит того, чтобы все взвесить заново. Не торопитесь очертя голову броситься в опасное предприятие, ибо можете горько раскаяться в содеянном. Может быть, завтра вы сможете принять лучшее решение».

Редко бывает, когда следуют совету врага. Вместе с тем стрельцы вняли этой речи и даже нашли ее разумной. Всю ночь они стояли в полном покое, и их промедление дало время Гордону занять удобные позиции и выстроить войска. На следующий день поутру зазвучали барабаны мятежников. Они вновь попытались форсировать реку Истру, и Гордон снова без страха предстал перед их рядами, спрашивая, по какой причине взяли они в руки оружие. «Его мы взяли, — отвечали ему, — чтобы себя защитить против тех, кто хочет нашей гибели». «Эх! Дети мои, — отвечал Гордон, — разве вы кому-нибудь до сих пор приносили свои жалобы законным порядком и вас отказались принять и выслушать? Конечно же, нет. На кого же вам жаловаться, на кого пенять, кроме самих себя? Последуйте моему совету, просите прощения за ваш неразумный поступок и возвращайтесь туда, откуда пришли и где находится ваш лагерь. Такой знак раскаяния позволит навеки позабыть о вашей вине, благодаря ему вы, несомненно, избегнете горчайшей немилости, которую сами готовы вот-вот навлечь на свои неразумные головы».

Восставшие не пожелали слушать далее и заявили генералу Гордону, что отныне не признают ничьей власти и не намерены отступать, а хотят идти на Москву и, если им преградят дорогу, готовы с оружием в руках проложить ее себе. «Впрочем, — продолжали они, — если вам угодно, чтобы мы доказали, что нам и в голову не приходит просить о чьей-либо милости, предупреждаем, если вы сейчас же не отступите, ответом на ваши речи станут выстрелы из пищалей».

Подобный комплимент легко позволял понять, до какой степени накалены страсти и что пути к примирению нет, — оставалось использовать средства более действенные. И все же была предпринята еще одна попытка образумить мятежников. Пушки зарядили одним порохом без ядер и картечи и выпалили по непокорным только, чтобы их испугать. Когда стрельцы, опомнившись после первого залпа, с удивлением заметили, что никто из них не убит и даже не ранен, они необыкновенно воодушевились, а примкнувшие к ним попы (так русские зовут священников) стали восклицать, обращаясь к воинам: «Не бойтесь больше ничего, братья, Святой Николай объявил себя вашим покровителем, он не допустит, чтобы пал хотя бы один из вас».

Воодушевленные фанатической речью, стрельцы дали залп из ружей и нестройными рядами стали переправляться через реку, и тут первые ядра обрушились на них, причиняя ужасные потери. Тогда лишь, но уже слишком поздно, увидели они, что уязвимы, как и прочие смертные, а между тем артиллерия продолжала бить по непокорным, кровью которых окрасилась река Истра. Оказавшись в ужасном положении, не имея возможности ни наступать, ни отступать без жесточайших потерь, пытались эти несчастные вымолить себе спасение у победителей, громко взывая к их милосердию, выбегая на противоположный берег реки и бросаясь на колени перед Гордоном, которого недавно так нагло оскорбили. Им было приказано сложить оружие и по двое переправляться через реку. Командиров их и попов, среди которых практически все были явными зачинщиками бунта, заковали в цепи. Тридцать самых ярых и закоренелых мятежников были подвергнуты пыткам, и так как они ни в чем не желали сознаваться, их окровавленные тела привязали к деревянным перекладинам, прикрепленным между двумя столбами[81], и развели под ногами пленников огонь, желая вынудить их повиниться в преступлении. Так несчастные погибли все до одного посреди ужасных мучений.

Царь, бывший тогда в Вене, узнав, что происходит в его государстве, поклялся, что ни один из виновных не избежит его гнева и праведного наказания. Стремительно, часто меняя лошадей и кареты, в четыре недели добрался он до Москвы и сразу же учинил сыск и следствие по этому делу. Число посаженных в результате дознания в тюрьму достигло 3 тыс. человек. Ему даже пришло на ум раз и навсегда избавиться о царевны Софьи, умертвив и ее и приведя в оправдание пример английской королевы Елизаветы Тюдор, которая и по поводу во много раз меньшему велела судить и отрубить голову Марии Стюарт. Фаворит царя Лефорт