Великие заговоры - [33]

Неужели же мы настолько преступны и испорчены, чтобы дойти до таких крайностей? Предположим, что так, что мы и в самом деле способны па ужасное злодеяние, — какую выгоду мы могли бы из него извлечь? Признал бы народ иудейский монархом над собою жестоких и противных богу отцеубийц? А справедливый Август стерпел, допустил бы, чтобы запятнавшие себя отцовской кровью злодеи воссели на отчий трон? Я мог бы привести многие другие доводы в защиту себя и своего брата, но пусть будет сказано всего лишь одно: если царь и теперь считает нас виновными, мы сами на ваших глазах, справедливые судьи, произнесем себе смертельный приговор, дабы избавить навсегда виновника нашего рождения и смерти от позорного обвинения в том, что он лишил жизни невинных. Но сохраним мы жизнь или потеряем ее, не столь уж важно, если при том и другом исходе пострадает доброе имя нашего отца».

Речь юноши глубоко тронула всех присутствующих. Даже царь был глубоко ею взволнован, и это читалось на его лице; казалось, душою его овладевает раскаяние, и Август, так никогда и не бывши убежден, что молодые царевичи виновны, воспользовался случаем и положением, в котором оказался монарх, и убедил его помириться с сыновьями, казавшимися скорее неблагоразумными и неосторожными, чем преступными. Александр и Аристобул, видя, что родитель их склоняется к прощению, тотчас приблизились к нему. Ирод тоже бросился к ним навстречу, обнял и нежно расцеловал. Все присутствующие при столь душераздирающей сцене не могли сдержать слез, и даже Антипатр настолько владел собой, что изобразил на лице притворную радость, сердце же его в эти мгновения пожирало горькое разочарование.

Вскоре Ирод с тремя сыновьями выехал из Рима в Иудею. Во время путешествия он объявил им порядок наследования каждого после его смерти: первым должен был вступить на престол Антипатр, за ним Александр и только потом Аристобул. Он посоветовал им жить в полном и нерушимом согласии, но едва путешественники прибыли на родину, в царском семействе вновь ожили старые распри. Среди слуг Ирода были три евнуха, которых он любил и услугами которых часто пользовался. Царю донесли, что царевич Александр подкупил их и что теперь евнухам доверять нельзя. Несчастных подвергли пытке и пытали так жестоко, что они признались, что царевич, как прежде, испытывает к отцу непримиримую ненависть, а потому горячо убеждал евнухов оставить старика, более не могущего быть им полезным, и перейти на его сторону. Такой поступок будет щедро вознагражден, когда царевич вступит на трон и приблизит к себе всех верных и полезных ему людей, однажды оказавших ему услугу. Признание евнухов зажгло в сердце Ирода яростный гнев, но на сей раз ему не хватило смелости: он боялся, что сторонники его сына в случае опасности решатся на крайнее средство. Он решил, что гораздо более уместно исподволь и тайно собрать информацию, что, впрочем, нисколько не мешало царю часто прибегать к пыткам для достижения столь желанной ему истины, буквально все бывшие под подозрением по причине близкой дружбы с Александром были повлечены на пытку. Их заставили испытать неслыханные страдания, и большая часть несчастных испустила дух посреди мучений, так ни в чем и не признавшись. Но молчание их, на взгляд Антипатра, было не столько верным признаком их невиновности, сколько служило доказательством любви и приверженности мятежным царевичам. При дворе Ирода все пребывали в постоянной тревоге: каждый боялся бросить на себя тень подозрения. Но не было ничего более ужасного, чем положение простого народа при подобных обстоятельствах.

Наконец Александр был арестован и помещен в тюрьму, однако этот царевич, по натуре гордый и открытый, не пал духом и вовсе не думал защищаться и, словно желая еще больнее уязвить царя, писал ему из своего узилища письма приблизительно следующего содержания: «Я злоумышлял против вас, ничего нет надежнее этого честного и прямого утверждения. Так что бесполезно пытать стольких людей, чтобы у них вырвать признание в том, в чем я сам охотно сознаюсь. Ваш брат Ферора, ваша сестра Саломея, все ваши доверенные лица и верные слуги, все ваши друзья и даже друзья ваших друзей вступили в этот заговор. Нет среди ваших многочисленных подданных ни одного, кто бы не желал скорейшего избавления от вас в надежде обрести со смертью тирана спокойную жизнь».

Подобное письмо не могло до крайности не встревожить Ирода. Теперь он не решался доверять никому. Беспрестанно, даже во сне, виделся ему сын, извлекающий меч из ножен и готовый поразить им своего отца, и от того и все чаще случались с ним приступы ярости и безумия, подобные тем, что случались после казни Мариамны. Доносы, пытки, толпы влекомых в тюрьму людей — все это наполняло Иудею ужасом и скорбью. Новое примирение царя с сыновьями было невозможно. Проживал в это время при дворе царя грек-лакедемонянин по имени Эврикл. Был он из породы людей ни во что не ставящих честность, верность и порядочность, когда речь заходит о большой выгоде. Коварный грек нашел способ втереться в доверие к Александру, и тот имел неосторожность открыть ему свое сердце. Он жаловался на жестокое обращение, которое принужден переносить каждый день, на несправедливость приговора, вынесенного в отношении его матери, на огромную власть и влияние, которыми пользуется Антипатр, и в конце концов сознался, что не может более спокойно сносить то, что они с братом Аристобулом стали невинными жертвами отцовской ненависти. Грек не преминул донести о содержании этих речей царю, на которого, как и следовало ожидать, они произвели страшное впечатление, что можно, представить и то, что Антипатр не мешал окончательной гибели своих братьев. Напротив, он охотно находил против них все новых и новых обвинителей, совершенно скрывая между тем собственные замыслы, должные в недалеком будущем привести его к власти, из страха, как бы не вскрылись прежде времени подлинные мотивы его побуждений и поступков.