Великие заговоры - [32]

А между тем как подобные трагические события будоражили Иудею и повсюду распространялся слух о скорой кончине царя Ирода, в Риме проживали и получали образование два сына трагически погибшей царицы Мариамны[20] Александр и Аристобул. Раскаявшийся в содеянном, царь, горько переживавший все преступления, просил их вернуться на родину, которая радостно встретит двух прекрасных отпрысков царского дома. Всюду юношей встречали с необычайным ликованием. Их красота, представительность и достоинство, даже некоторая величественность облика делали их во всем похожими на мать и одним этим возбуждали общую благосклонность народа, надеявшегося после кончины тирана отдохнуть в правление гораздо более достойных, чем он, преемников. Вот почему Саломея, а также и другие лица, непосредственно виновные в смерти прекрасной Мариамны, испугались того, что случится, если юноши приобретут влияние в государстве и однажды пожелают отомстить за мать. Не дожидаясь дальнейшего развития событий и не желая вечно пребывать в страхе за свое будущее, эти люди во главе с Саломеей нашли способ настроить царя против молодых людей, и без того не выказывавших к нему ни малейшего почтения и даже не стремящихся скрыть своих подлинных чувств. При каждом удобном и неудобном случае проливали они слезы, жалуясь на то, что принуждены жить с убийцами своей матери под одним кровом.

Да будет читателю известно, что у Ирода от первой его жены Дориды был сын по имени Антипатр. Тщеславие и непомерное честолюбие были подлинными страстями молодого царевича, способного ради них на любое, даже самое тяжкое, преступление. Помимо этого, как это часто бывает, владел он и искусством притворяться и лицемерить в такой степени, что трудно было найти ему в этом равного, то есть умел как никто другой длительное время обдумывать и готовить самые изощренные и коварные планы, при этом никоим образом никогда и никому не выдавая их. Он долгое время жил при дворе, ничем не проявляя своего тайного и страстного желания в один прекрасный день завладеть короной. А царь, желавший примерно наказать дерзость сыновей Мариамны, именно его, Антипатра, противопоставлял им, приблизив к себе и беспрестанно осыпая милостями и, казалось, всецело одаряя высокой честью своего царского доверия. Намерения Ирода были вполне понятны: ему было нужно, являя подлинно отеческую нежность к Антипатру, тем самым уязвить гордость Александра и Аристобула, поставив их лицом к лицу с соперником, имеющим все необходимые шансы однажды стать их господином. Сложившееся положение в общем удовлетворяло Антипатра, достигшего без всяких усилий самых высоких почестей при дворе подозрительного царя. Однако боясь, как бы ветер перемен не унес с собой и расположения к нему и дети Мариамны вновь не одержали бы верх, он придумал средство, как избавиться навсегда от братьев, которых считал очень опасными соперниками, и провел эту коварную интригу с большим мастерством. Никогда сам ни единым словом не обмолвившись при царе о своих чувствах к обоим царевичам, он подговорил всех близких ему людей при всяком удобном случае в нужном ему тоне затрагивать эту тему. Так при помощи тайных помощников и добровольных науськивателей он постоянно и очень упорно разжигал недоверие царя к царевичам, а те со всей свойственной им беспечностью и неосторожностью подавали все новые и новые поводы к подозрению. В конце концов, описав снова их поступки и даже мысли в самых мрачных, самых черных тонах, он до такой степени разъярил царя, что тот решил наказать ослушников и смутьянов самой жестокой карой. Однако же не пожелал дать им испить чашу своего гнева прежде, чем посоветовался по поводу столь важного дела с императором Августом.

Антипатр должен был отправиться в Рим первым, а следом за ним туда должен был выехать Ирод в сопровождении двух намеченных жертв, уже обреченных на смерть. В Риме царь Иудеи обратился к императору со следующей речью: «Может ли кто-либо из смертных сказать, что в горестной участи своей превосходит меня мерой страданий? Я принужден быть обвинителем собственных сыновей, а ведь вы, о повелитель, дали мне обещание избрать из них того, качества характера и добродетели которого сделают достойным верховной власти и царской короны.

До сих пор ни на одного из них не мог пасть мой выбор, поскольку неудержимое желание властвовать заставляло их все время злоумышлять против меня. Того ли должен был ожидать я от моих детей после стольких лет отцовской заботы и ласки, после стольких доказательств моей любви? Да, я мог умертвить этих неблагодарных, но пожелал, чтобы вы стали их судьей и моим заступником. Вы слишком справедливы, чтобы оставить безнаказанным подобное преступление. Не допускайте же, чтобы они, нарушив законы природы, попрали бы и величие царского достоинства».

Александр и Аристобул с самого начала и не думали защищаться иначе, как одними лишь слезами, текущими из их потупленных глаз, да горестными вздохами; но когда они увидели, что императорский совет и сенат расположены в их пользу, желание защитить себя вновь вспыхнуло в юных сердцах с новой силой, и Александр произнес речь, суть которой мы имеем здесь возможность передать: Если уж выпала нам на долю тяжелая судьба быть обвиненными в чудовищном преступлении собственным отцом, все-таки не лишила нас судьба возможности открыто и гласно представить наше дело принце псу, прославившемуся защитой несчастных и угнетенных. Нас обвиняют в преступных цареубийственных замыслах, и надо признаться, что на детей несчастной Мариамны вполне может пасть такое подозрение. Правда то, что мы горькими слезами оплакиваем смерть нашей матери, но еще сильнее угнетает нас торжество людей, осмеливающихся в нашем присутствии чернить и предавать проклятию память о ней, добродетельной и безупречной царице и супруге. И не на царя жалуемся мы, нет, мы жалуемся на тех подлых придворных интриганов, которые всеми силами стараются ожесточить против нас душу нашего отца ложными наветами. Но где доказательства преступления, в котором нас обвиняют? Нас видели приготавливающими яд, тайно передающими его слугам, подкупающими верных царю людей, пишущими крамольные письма или призывающими к восстанию народ?