Великие заговоры - [30]

Едва последний, основной, пункт означенного письма был оглашен сенатором, консулы единогласно повелели взять Сеяна под стражу, тогда лишь ясно увидел он превратность всех людских дел и забот.

Человек этот, перед которым трепетала вселенная, всевластный судья жизни и смерти своих соотечественников, всегда окруженный толпами льстецов и обожателей, вдруг испытал на себе всю тяжесть колеса Фортуны, нежданно сбросившего его с небес на землю и вдавившего в грязь. Разом постиг он, что означает стать предметом общей ненависти и отвращения, всеобщей мести и злобы. Насмешки, побои, ярость и гнев толпы обрушились на него. Люди, еще несколько минут назад демонстрировавшие ему свое почтение, вдруг в ярости обрушивались на поверженного. Фаворит, казалось, словно громом пораженный, не замечал, что творится вокруг него, не понимал значения даже слов консула, повелевающего сойти ему с сенаторского места. Когда ему несколько раз повторили это повеление, он будто пробудился ото сна и произнес едва слышно: «Мне ли… мне ли вы все это говорите?..» Он встает, вновь овладевает собой и его уводят в тюрьму. По дороге тысячи и тысячи насилий, оскорблений и издевательств преследуют его со всех сторон. Римляне, воздававшие ему лживые хвалы, на этот раз втаптывали в грязь достоинство этого человека. Все несправедливо, нечестиво содеянное им сторицей возвращается к нему — все преступления, все жестокости, все злодейства. Его статуи сброшены с пьедесталов и разбиваются в прах. Желая прикрыть клочком изодранной тоги свой позор, он закрывает ею свое лицо, но его побоями принуждают удовлетворить сладострастное любопытство толпы.

В тот же день сенат собирается в храме Согласия, чтобы судить столь знаменитого и влиятельного преступника. Все единогласно приговаривают его к смерти, и казнь происходит незамедлительно[15], сразу по произнесении сенаторами слов приговора. Тело казненного, после того как народ достаточно насладился глумлением над ним, сбросили в Тибр. Все семейство Сеяна испытало на себе участь отца — дети его были казнены. Этой участи не избежала даже маленькая дочь Сеяна, не понимавшая, что происходит, всей глубины своего несчастья и все время со слезами на глазах спрашивавшая, за что ее, не совершившую никакого проступка, свойственного детям ее возраста, собираются наказать. «Если я виновата, — со всей силой детской искренности и непосредственности повторяла она, — обещаю никогда больше не совершать таких ошибок». Но никто не обратил внимания ни на слезы, ни на ее невинный возраст и, хотя это и было беспримерным по жестокости наказанием, девочка, не достигшая еще зрелого возраста, была подвергнута смертной казни, так что палачу, как полагали многие, пришлось сначала лишить ее девственности, чтобы потом с полным основанием задушить. Под властью императора Тиберия судьям даже в голову не приходило, произнося слова подобных приговоров, считать их жестокими или варварскими. Правда, сенаторы воспротивились смерти Апикаты, бывшей супруги Сеяна, уже несколько лет как изгнанной мужем из дома; однако судьба родных детей так глубоко потрясла ее, что несчастная в отчаянии сама наложила на себя руки.

Память Сеяна была предана проклятию самыми позорными, бесчестными и низменными декретами. И поскольку все его честолюбивые замыслы были приписаны тем необычным почестям и необыкновенному авторитету, которым он пользовался в дни своего могущества, специальным декретом сената было строго запрещено когда-либо и кому-либо из граждан даровать подобные. Клясться же отныне можно было лишь именем императора и его Гением.

Ужасный конец Сеяна должен служить уроком тем честолюбцам, которые добиваются высших постов одними лишь извилистыми и не всегда честными путями и обращают доверие, которым облекает их повелитель, во зло, желая не только однажды предать его самого, но и сделать его подданных самыми несчастными из смертных.

ГЛАВА 5 ЗАГОВОР АНТИПАТРА ПРОТИВ ЦАРЯ ИРОДА

Место действия — Иудея — Рим.

Время действия — 5 год до н. э.

Рождение Ирода не позволяло ему надеяться на царский венец; однако услуги, оказанные им римлянам, обеспечили ему трон Иудеи. Этот царь всегда был в высшей степени привязан к своим благодетелям как в силу природной хитрости, так и в силу искренней признательности. Когда же между Антонием и Октавианом разразилась война, он принял сторону Антония[16]. Увы, Октавиан оказался победителем, и Ирод поспешил к нему, но не пал до низкой мольбы и просьб, а напротив, желая в выгодном свете представить свое поведение, повел речь в очень серьезном тоне, высказав при этом много искренности и душевного благородства.

«Я любил Марка Антония, — сказал он Октавиану, — и делал все от меня зависящее, чтобы помочь ему сохранить верховную власть: именно я снабжал его войско деньгами и всеми необходимыми припасами, а теперь не будь я занят войной с арабами, охотно посвятил бы все свое время и все мои богатства, а также и свою жизнь, служению вашему сопернику. Итак, не считайте, что я предал его в годину несчастий. Когда же мне стало совершенно ясно, что страсть влечет его к гибели, я советовал Антонию либо избавиться от Клеопатры, либо даже погубить ее любой ценой, и таким образом, вновь овладев собой и став хозяином положения, заключить с вами выгодный и почетный мир. И последуй он моему совету, его гибель никогда не омрачила бы небосклона Великой империи. Увы, он не воспользовался им, и вы ныне пожали плоды его неосторожности. Итак, из всего, что я вам говорю, вы можете заключить, сколь искренней и верной была и остается моя дружба с этим человеком, отошедшим уже в царство теней. И если сегодня вы сочтете меня достойным вашей дружбы, подвергните ее самым суровым испытаниям».