Веди свой плуг над костями мертвых - [38]

Я возвращалась окружной дорогой, было уже хорошо за полдень. Тогда на опушке я увидела двух белых Лис. Животные шли медленно, одно за другим. Их белизна на фоне зеленого луга казалась неземной. Они выглядели, словно дипломатические работники Животного Королевства, которые прибыли сюда выяснить, как идут дела.

В начале мая расцвел желтый осот. В хорошие годы он зацветал уже на Пасху, когда в свои дома, впервые после зимы, приезжали владельцы. В худшие лета покрывал луга желтыми точками только на День победы. Сколько раз мы с Дизем наблюдали это чудо из чудес.

К сожалению, для Дизя это означало начало тяжелых времен; спустя две недели после этого его начинала мучить аллергия на все — глаза слезились, он задыхался. В городе еще можно было как-то это выдержать, но когда он каждую пятницу приезжал ко мне, я была вынуждена плотно закрывать все окна и двери, чтобы невидимые аллергены не проникли в Дизев нос. Во время цветения трав, в июне, наши занятия переводом приходилось переносить в его дом.

После такой долгой и изнурительной, бесплодной зимы Солнце плохо влияло и на меня. Я не могла утром спать, просыпалась на рассвете и постоянно чувствовала беспокойство. Всю зиму приходилось защищаться от ветра, который дул на Плоскогорье, поэтому сейчас я открывала настежь окна и двери, чтобы он мог ворваться внутрь и разогнать затхлость, беспокойство и любые Болезни.

Все начинало бурлить, под травой, под слоем земли, ощущалась какая-то лихорадочная вибрация, как будто вот-вот лопнут огромные, набухшие от усилий подземные нервы. Мне трудно было отделаться от впечатления, что за всем этим кроется чья-то мощная бездумная воля, отвратительная, как и сила, которая заставляла Лягушек подниматься друг на друга и, не останавливаясь, спариваться в Матогином ставке.

Стоило Солнцу приблизиться к горизонту, как появлялась семья Летучих мышей. Они порхали бесшумно, мягко, их полет всегда казался мне каким-то влажным. Однажды вечером, когда они поочередно облетали каждый дом, я насчитала их двенадцать. Мне хотелось бы знать, как Летучая мышь видит мир; хоть раз оказаться в ее теле над Плоскогорьем. Как мы здесь все выглядим в ее ощущениях? Словно тени? Как будто снопы колебаний, источники шума?

К вечеру я садилась перед домом и ждала, пока они появятся, по одной прилетят от дома профессора и его жены, посещая всех по очереди. Я легонько махала им рукой, здороваясь. Собственно говоря, у меня с ними много общего — я тоже видела мир по-другому, вверх тормашками. Тоже предпочитала сумерки. Не могла жить под Солнцем.

Моя кожа плохо реагировала на жестокие, резкие лучи, которые еще не смягчал ни один листок или легкое облачко. Я краснела, возникало раздражение. Как и каждый год, в первые летние дни у меня появлялись маленькие, зудящие пузырьки. Я лечила их кислым молоком и мазью от ожогов, которую дал мне Дизь. Надо было отыскать в шкафу прошлогодние шляпы с широкими полями и завязками, чтобы ветер не срывал их с головы.

В ту среду, возвращаясь в такой шляпе из школы, я сделала крюк, чтобы… — сама не знаю, зачем. Существуют такие места, которые не посещают охотно, однако что-то в них как будто тянет. Возможно, там таится Ужас. А может, потому, что я, как и Благая Весть, тоже люблю ужасы.

Каким-то чудом я оказалась в ту среду у лисьей фермы. Ехала на Самурае домой и вдруг на распутье свернула в противоположную от обычной сторону. Вмиг закончился асфальт, и я почувствовала тот невыносимый смрад, который отпугивает в этом месте любого. Противный запах все еще оставался, хотя ферму официально закрыли две недели назад.

Самурай поступил так, как будто тоже имел нюх, и остановился. Я сидела в машине, потрясенная вонью, и видела перед собой на расстоянии сотни метров огороженную высокой сеткой застройку — бараки, которые тянулись друг за другом. Вверху на сетке была тройная колючая проволока. Ослепительно сияло Солнце. Каждый ствол отбрасывал четкую тень, каждая из них напоминала копье. Тихо было, хоть маком сей. Я напрягала слух, будто ожидая, что из-за этого забора до меня донесутся ужасающие звуки, эхо того, что творилось на ферме раньше. Но там явно никого не было, ни одной живой души — ни человека, ни животного. Летом все это зарастет лопухами и крапивой. За год или два ферма утонет среди зелени и превратится в лучшем случае в место, которым пугают детей. Я подумала, что здесь можно было бы устроить музей. Как предостережение.

Через минуту я завела машину и вернулась на шоссе.

О да, я знаю, как выглядел пропавший владелец. Вскоре после того, как я сюда перебралась, встретила его на нашем мостике. Это была странная встреча. Я еще не знала, кто он такой.

Как-то после полудня я возвращалась на Самурае из магазинов в городе. У моста через наш поток увидела джип; он заехал на обочину, будто хотел размять кости: все двери были распахнуты. Я поехала медленнее. Не люблю эти высокие, мощные авто, созданные скорее для войны, чем для прогулок на лоне природы. Их огромные колеса оставляют глубокие канавы на дорогах, уничтожают полевые тропинки. Мощные двигатели издают много шума и выбрасывают газы. Я убеждена, что у их владельцев крохотное «достоинство», поэтому размерами машин они компенсируют себе этот порок. Каждый год я протестую в администрации против гонок на таких ужасных машинах и посылаю петиции. Получаю стандартный ответ, что староста рассмотрит мое заявление в установленный законом срок, а потом все затихает. Сейчас здесь стояло одно из этих чудовищ, перед самым потоком, у долины, почти под нашими домами. Уезжая очень медленно, я пристально наблюдала за незваным гостем.