Василий Темный - [13]

– Как слова твои не признать! Справедливость в них немалая, однако живете вы, князья, без смирения, каждый норовит выше другого вознестись.

– Тебя, боярин Семен, трудно переубедить. Ну да ладно, жизнь покажет. Однако помнить надобно, великих князей московских заносит, как только они силу чуют и поддержку, если не ханов ордынских, так литовского великого князя. Дмитрий Донской Галич, Калугу, Белоозеро взял на себя, Дмитров. Еще называть? А Василий, сын его, власть свою возвысил, на Нижний Новгород намеревался посягнуть, захватил Муром, Тарусу. И все потому, что с Витовтом в родство вошел, Софью в жены взял.

Боярин Семен в бороду хмыкнул. Он подобные разговоры не затевал, а если и вступал, то честью не кривил, высказывал истину, как ее понимал.

Глава 6

За Ростовом Великим дорога повела на Кострому, что на левом берегу Волги. Снег еще не сошел, и санная колымага покачивалась на заснеженной дороге. Через месяц-другой и эта дорога, днями подтаявшая, а ночами прихваченная морозами, сделается скользкой, ледовой. Кони будут бежать, высекая колючие брызги, гремя барками, звеня упряжью.

Но высекать лед из-под копыт кони будут чуть позже, а сейчас они разбрасывали снеговые комья.

Поезд князя Юрия держал путь через Кострому на Галич, окраинный городок Московского княжества, доставшийся ему от отца Дмитрия Донского.

В Троице-Сергиевой лавре князь заночевал, вел долгий разговор с настоятелем, тот не усовещивал князя, лишь заметил, что смирение – заповедь Господня.

Может быть, Юрий и смирился бы, но вспомнив довольный лик боярина, князя Стриги-Оболенского, закусывал удила, подобно ретивому коню, ворчал:

– Вишь, чего возалкал владыка, покориться малолетке. Нет, закроюсь в Галиче и в Москву ворочусь, коли на великое княжение попросят.

Сани остановились, и в колымагу влез боярин Антип, дворецкий князя Юрия. Уселся напротив, тяжело дыша, будто загнанная лошадь, промолвил:

– Из Костромы обоз санный на Ростов проехал. Сказывали, Волга знак подавала, местами лед зашевелился, змеями порезало, трещинами.

Юрий промолчал. Антип свое:

– Опасна переправа. Повременить бы с ледовым мостом.

Князю вспомнилось, как года три назад мужик под лед ушел с конем и санями.

– Вели, Антип, поезд поворотить в Звенигород, коли дорога через Волгу опасна. Не станем рисковать.

* * *

Со времен Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха, стоит Звенигород, городок князя Юрия.

Малочисленный, княжеский дворец да несколько боярских усадеб, домишки ремесленного люда и крестьянские избы, торговая площадь, где собираются звенигородцы на торг, церковь рубленая с куполом, увенчанным золотистым крестом. А за княжескими хоромами, верно их и хоромами назвать боязно, конюшни, где стоит сотня лошадей дружинников, – вот и весь Звенигород.

А за городком ополье, какое не только всех звенигородцев кормит, но и из Москвы сюда за хлебом ездят…

Стрига-Оболенский долго дожидался, когда митрополит Фотий примет его. Владыка был занят с приезжавшим из Твери епископом Вассианом.

День клонился к вечеру. Сгущались сумерки. Стрига-Оболенский нервничал, взад-вперед топтался в митрополичьих сенях, гадая, ужли до ночи засидится епископ у владыки.

Мимо иногда пробегали служки митрополита, монахи-чернецы, на боярина никакого внимания, бояре у митрополита – дело обычное.

Но вот секретарь митрополита, преподобный Гавриил, вышел из покоев, окликнул боярина:

– Владыка дожидается.

И длинным, полутемным переходом, освещенным редкими свечами, провел Стригу в митрополичью книжную хоромину, служившую владыке и кабинетом.

Фотий принимал боярина, стоя у столика-налоя. Маленький, седенький, в домашней шелковой рясе с нагрудным крестом, непокрытой седой головой, он благословил вошедшего:

– С чем вернулся ты, боярин? Когда ждать князя Юрия?

– Владыка, нерадостным было мое посольство. Князь Юрий Дмитриевич не принял твоего доброго знака. Во гневе был, сказывал, почто малолетку на московское великое княжение венчаешь. Трон, де, великокняжий ему, Юрию, наследовать, как старшему в роду Рюриковичей. Грозил в Галич отъехать.

Митрополит нахмурился. Под седыми бровями Стрига уловил недобрый взгляд.

– Гордыней обуян князь Юрий. Не по чести возымел о себе. Ужли в сознание не войдет? Коли так, видно митрополиту в Звенигород ехать надобно, урядиться по добру. Не ко времени взалкал князь власти. Гордыня не к добру одолевает Рюриковичей. Господи, избави нас от лукавого, не вводи во искушение…

* * *

Гаврю боярин Семен определил при князе быть, а Нюшку приставили приглядывать за княжичем Михайлом, который еще в зыбке качался.

Утомительно Нюшке, старая боярыня все дни на лавке зад отсиживает, в дреме нежится, а Нюшка зыбку качает без передыха. Стоит руки опустить, как боярыня в голос:

– Забыла, к чему приставлена?

У боярыни, оказывается, один глаз в дреме, а другой за Нюшкой следит. А голос у старой ворчливый, на все палаты разносится.

Нюшка при встрече с Гаврей жаловалась на усталь, но тот ей ответно:

– Чуток погоди, подрастет княжич, враз полегчает.

Жил Гавря в малой каморе, что через стены от княжеской опочивальни, и по первому зову помогал князю облачиться в рубаху кольчатую и остальные доспехи, подавал саблю и пристегивал к сиденью коня колчан с луком.