Василий Темный - [11]

– Орда идет!

– Казанцы в набег пошли!

От Нижнего Новгорода в Тверь и в Москву прискакали гонцы с вестями недобрыми, авось князья успеют изготовиться дать отпор казанскому хану Улу-Мухаммеду.

Три десятка лет минуло, как Улу-Мухаммед выделился из Золотой Орды и выше по Волге-реке основал свою Орду. Это совпало по времени, когда в Крым откочевал со своей ордой хан Менгли-Гирей.

Ханы Золотой Орды не осмелились преследовать ни казанцев, ни крымцев. Большую Орду раздирали внутренние противоречия, а казанцы и крымцы набирали силы, требовали дани с русских княжеств. Крымские татары ходили в набеги на Русь, в Речь Посполитую.

Побив хана Тохтамыша и сев на место великого хана, Эдигей отправился войной на литовского великого князя Витовта, взявшего под защиту Тохтамыша, побил литовцев и потребовал от Улу-Мухаммеда подчинения. Но казанский хан оставил требование Золотой Орды без ответа. В Сарае сделали вид, что ничего особенного в Орде не произошло.

Улу-Мухаммед попытался захватить Нижний Новгород, но ему дали отпор. И тогда хан послал казанскую орду в набег на русские княжества. Хан надеялся заставить московского князя и тверского присылать дань в Казань, как и прежде Русь платила ханам Золотой Орды, но русские князья отмалчивались.

Улу-Мухаммед собрал своих темников и сказал:

– Набег будет стремительным и беспощадным. Мы заставим князей московского и тверского испытать силу наших ударов. Жгите и разрушайте, угоняйте в рабство молодых русичей, убивайте их детей и стариков. Только так мы поставим на колени урусов…

Когда темники удалились готовиться к набегу, Улу-Мухаммед сказал муфтию:

– Если бы мои тумены могли дойти до богатого Новгорода, они бы привезли в Казань много золота и мехов. Но темники не направят туда бег своих коней, потому как им придется столкнуться с великим князем литовским Витовтом. А мы знаем, даже Эдигею не по плечу было завоевать Литву.

* * *

Ночь была холодная, и Гавря спал на полатях, укрывшись рваным кожушком. Что ему снилось в эту ночь, он не помнил, но пробуждение было страшным. Крики и конское ржание, вой и визги, гортанные возгласы. Гавря враз сообразил, на деревню напала орда.

Ухватив кожушок, он рванул во двор, когда к избе уже подъехал татарин, размахивая горевшим факелом.

Через заросли Гавря незамеченным подался в лес, а когда оглянулся, избу и остальные строения уже охватил огонь.

Гавря знал, в избе никого нет. Отец умер прошлым летом, а этой зимой скончалась и мать.

До Гаври долетали крики селян, видел, как горит его деревня. Гавре было страшно. Он больше всего опасался, что ордынцы обнаружат его и угонят в полон.

И он шел все дальше и дальше в лесную чащобу. А когда стихли крики, лег под елью и заснул, сморенный переживанием и усталостью.

Пробудился, когда солнце стояло уже высоко. Осторожно приблизился к деревне. Но там Гавря увидел только обгоревшие головешки. Он присел на пень, заплакал. Куда податься? Поднялся, запахнул кожушок и решил податься в Тверь. Знал, идти верст шестьдесят. Дорога не пугала, но хотелось есть.

На пожарище Гавря увидел обгоревшую коровью тушу. Выбрал кусок, какой еще годился на еду, обрезал, пожевал, а большую часть сунул за полы кожушка. И зашагал по избитой коштами дороге.

Он шел и шел, редко отдыхал и повсюду видел ордынское разорение. Он не спрашивал себя, чья вина, что Русь в разоре, когда этому наступит конец. Да и наступит ли?

Солнце перевалило за полдень, когда Гавря, миновав еще сожженную деревеньку, присел передохнуть. Молчал лес. Даже птицы смолкли, видно напуганные татарским набегом. Вытянув грязные босые ноги, отрок задумался. Была у него изба, была деревня, были соседи. Но где все это? И найдет ли он приют в Твери? Да и какая она, эта Тверь? Гавря никогда еще дальше своей деревни не бывал. Одно и знал, что если он будет идти и идти, то где-то там и находится этот город. О нем он слышал от умерших родителей. Из этой Твери в зимнюю пору приезжали княжьи сборщики, грузили на сани зерно и мясо, дань, какую платила деревня. Теперь, когда нет деревни и нет смердов, о какой дани может идти речь?

Поднялся Гавря, запахнул кожушок. Пошевелил пальцами ног, покачал головой. Сейчас бы в воду горячую, обмыть их, согреть.

Неожиданно услышал, кто-то в кустах подвывает.

Мысль мелькнула, ужли собака уцелела? Позвал. Никто не откликнулся. Подумал, причудилось. Хотел на дорогу выйти. Ан, нет. Снова завыла. Раздвинул кусты, девчонка, оборванная, испуганная. Согнулась, плачет.

Гавря окликнул. Она голову подняла, глаза большие, серые. И уже не плакала, только всхлипывала.

– Ты-то чья? Зовут-то тя как?

– Нюшка.

Гавря отхватил от мяса кусок, протянул.

– Пожуй. Ты из этой деревни?

И он кивнул на пожарище.

– Угу.

Гавря не стал больше расспрашивать, понял, если живы ее родители, то угнали их ордынцы.

– Вот что, Нюшка, я в город иду, пойдешь ли со мной? Вместе приюта искать будем.

И отправились они в город неведомый, Тверью именуемый.

* * *

Били колокола тревогу, и окрики «орда идет» еще долго разносились по городу и ближним поселкам, а Холмский, воевода большого полка, уже готовился вывести дружину навстречу врагам.