Нa высоком крутом мысе в предрассветной дымке плавал мрачный замок великих князей литовских, когда молодой князь тверской Борис покидал Вильно.
Ров, зарастающий в теплую пору колючим шиповником, окружал замок. Через ров к железным воротам навесной мост на цепях. С вечера, едва сгущались сумерки, все окрест оглашалось скрежетом и скрипом поднимаемого моста, и только со светом нового дня его опускали.
Выезжая из городских ворот, князь огляделся. Пустынная площадь, припорошенные снегом улицы, кирпичные домики, высился острый шпиль костела, безлюдный в эту пору рынок.
А наверху в замке оставался князь Витовт>1, сын Кейстута, женатый на дочери смоленского князя Анне.
Отправляясь в Вильно, тверской князь намеревался полюбовно договориться с Витовтом остановить захват Литвой русских земель. Литва и без того уже взяла на себя Смоленское княжество.
Но Витовт был глух к словам князя Бориса и долгие переговоры ничего не дали.
Смотрел тверской князь на Витовта, видел довольного собой упрямого старика, великого князя. Но это был уже не тот Витовт, какой водил полки и покорял земли и города Руси. Перед ним сидел обрюзгший, седой человек с выбритыми до синевы щеками и повисшими усами.
Однако Борис понимал, великий князь литовский пока в силе немалой и не следует вызывать его гнев. Русь не в силах противостоять воинственной Литве и коварству Польши.
Надо выжидать, и наступит время тверского княжества. Но сколько ждать? Было время, когда единились удельные князья и сообща выходили на Куликово поле против хана Мамая…
Тронув коня, Борис поскакал вслед за отъехавшими товарищами.
Копыта стучали по замерзшей, припорошенной земле, отбрасывая комья снега и земли.
По правую руку прилепилась к дороге корчма. Она уже курилась, и тоненький дымок тянулся над соломенной крышей.
Несмотря на ранний час, корчмарь уже дожидался первых посетителей.
За поворотом Борис настиг обоз тверичей: розвальни, груженные провизией и зерном для лошадей, розвальни с гриднями>2, притороченными конями. На передних розвальнях сидели воевода Холмский и княжий дворецкий, боярин Семен. А далеко впереди виделся княжий возок.
Борис придержал коня, легко перескочил в розвальни воеводы и дворецкого. Умащиваясь, крикнул:
– Теперь и домой с Божьей помощью.
Долго сидел молча, прислушиваясь к скрипу санного полоза. Дорога серая и мысли мрачные – попусту съездили. Хотя и отъезжая в Вильно, не слишком верил в удачу.
Поднял глаза, сказал, ни к кому не обращаясь:
– Из Вильно выбрались, что дома меня ждет? Какую жену привезут? Поглядим.
Воевода Холмский рассмеялся:
– Те, княже, поделом и старую, коли сам не удосужился невесту поглядеть. Да ты поспрошай боярина Семена, он в Суздаль ездил.
Дворецкий хмыкнул:
– Ты, княже Борис, не страшись, дурку не засватал. Привезут, поглядишь.
Ездовый прикрикнул, и сани побежали резво. Поехали в полном молчании…
О княжне суздальской Борис услышал прошлым летом, когда проезжал через Суздаль в Ростов. Саму княжну повидать ему не довелось, однако, воротившись в Тверь, заслал сватов.
Ростов и Суздаль ему нравились. В свое время они были стольными городами. Затем их сменил Владимир. На Клязьме сходились торговые пути на Волгу, а уже по этой могучей реке плыли в края далекие, богатые и таинственные земли Востока.
Но вот явились татаро-монголы ордами неисчислимыми, разоряли Русь, и зачахла торговля, медленно угасло величие Владимира…
Но тому минуло почти сто лет. А когда князь Борис из Суздаля и Ростова ехал, он почему-то о суздальской княжне думал…
Дорога пролегала землями мещерскими, где проживал народ мирный – мещера, растили хлеба, охотились, бортничали>3, селились немногочисленными деревнями, платили выход Орде, выплачивали дань боярам, скрывались по лесным глухоманям, за хлябями болотными, выкладывая по топям тропу слегами сосновыми.
Иногда дорога вырывалась на поляну и снова уводила в лес. Поглянет Борис на эти красоты, а мысль неотвязная на суздальскую княжну перекидывалась.
Но то случилось прошлым летом, а ныне зима, и он, князь тверской, из Литвы домой добирается…
* * *
Дорога из Литвы дальняя. Сначала она тянулась террасами реки Нарис и впадениями в нее реки Вильняс. Потом заснеженными полями литовских крестьян и частыми перелесками.
Давно уже поднялось солнце, осветило где-то там темнейший лес, встречные деревеньки. Иногда тверичи видели крестьянские телеги, груженные всякой живностью, возы с сеном. Все это литовский крестьянин вез в Вильно на рынок.
В Вильно, в замке, где большую часть своей жизни проводил великий князь литовский Витовт, всегда было малолюдно. Лишь иногда залы его оглашались музыкой и гомоном гостей. Такое бывало, когда съезжалась знать из многих земель Польши и Литвы.
Борис убежден, поляки способны разве что на шумные драки. Того же мнения были и ехавшие с князем воевода и дворецкий.
Недолго поговорив об этом, тверской князь вдруг сказал:
– Я долго убеждал Витовта не разорять порубежные земли русские, не брать их на Литву, как случилось с Витебском, Смоленском. А паче всего не касаться веры нашей православной. Ее даже ордынцы не посмели нарушить. Но Витовт неумолим, он знает трудности наши, удельную Русь чует. Ох уж эта удельщина!
