Василий Темный - [15]

Он приблизился к княгине, приобнял.

– Каку думу думаешь, свет очей моих, княгинюшка?

Анастасия промолчала. Борис снова заговорил:

– Красива ты у меня, Настасьюшка, лепна. Поди по Суздалю скучаешь, по дому отчему, княжескому.

– Не скажи, для меня, князь Борис, дом мой ныне не суздальский, а тверской. А по местам родным, истину сказываешь, сердце ноет. Гать не забыть мне, что род мой от князей суздальских. Бывает, сплю и вижу городок мой.

Борис долго смотрел в глаза Анастасии, улыбнулся по-доброму.

– Как не понять тебя, моя ласточка сизокрылая. Птица перелетная в свои края ворочается, из теплых земель летит, места родные чуя, а человек подобен птице.

Молчал, свое думая. Молчала и княгиня. Но вот князь Борис встряхнул копной русых волос.

– Знаешь, Настена, меня тревожит ноне Москва, непокой московский. Кажется, пользуясь случаем, Тверь, укрепляй свое княжество, силы набирай, какую Тверь имела при великом князе Михаиле Ярославиче. Ан нет, недолго такое не протянется. Уймутся московские Рюриковичи. Кто на стол великокняжеский сядет, старый Юрий ли, молодой Василий Васильевич, и почнут они княжества удельные давить. Настанет очередь и тверскому.

У княгини глаза расширились:

– Ужли на Тверь замахнутся?

– Не скоро, княгиня, не скоро, но такой час настанет, ежели мы дожидаться будем. Потому тверское княжество крепить надобно. С Новгородом единяться, с ними в союзе быть. Новогород Бог силой не обидел, он вольностями не поступится. А в Москве Новогород давно недруга чует… Ну да ладно, княгинюшка, настращал я тя, пора и в разум войти. Отправляйся к себе, да поспи, пусть те сны добрые привидятся…

* * *

Уже и служба подошла к концу, опустел храм. Дьякон помог владыке шубу поверх рясы надеть, сопроводил до выхода.

На паперти безлюдно, только одна нищенка с кружкой в трясущейся руке подошла к Вассиану. Владыка перекрестил ее:

– Спаси тя Бог, старая.

Медленно направился епископ к княжеским хоромам.

Мартовское холодное солнце коснулось зенита. Вассиан шагал задумчиво, выставляя длинные ноги, будто пробуя дорогу.

Хоть и был он духовником тверского князя, однако судил деяния и Бориса, и московского князя одной мерой. И тот и другой гордыней живут. А им бы не возвышаться друг над другом, а сообща земли русские собирать.

А все с Юрия Даниловича и Ивана Калиты повелось. За власть великокняжескую те борьбу смертоносную начали и поныне не уймутся.

Ноне бояре князя Бориса подстрекают, снова хотят, чтоб Тверь великое княжение вернула.

– Ох-ох, – вздохнул Вассиан, – изводят себя Рюриковичи, что тверские, что московские. Прежде на ханов расчет держали, ноне на Литву. А того не хотят помыслить, Витовт, коли до власти дело дойдет, никого не пощадит, всех под себя подомнет…

Появление епископа в горнице князя Бориса не то, что обрадовало, было неожиданностью. Князь сидел за столом в домашнем простом длиннополом кафтане, теребил бороду, хмурился.

При появлении епископа поднялся.

– Мыслями многими одолеваем я, владыка. Червь сомнения гложет. Так ли живем мы и как поступить сегодня, коли в Москве покоя нет со смертью Василия Дмитриевича. Чью сторону держать?

Вассиан сел напротив князя, щурясь, посмотрел на него:

– Сын мой, и мои думы о том. Но у вас, Рюриковичей, они о власти, а меня волнует иное. Со времен ордынского нашествия многие княжества удельные под власть Речи Посполитой и великого княжества Литовского отдались, того не ведая, что там не покой обретут, а насилие над верой своей, православной, их к Унии начнут склонять не добром, так силой.

Борис Александрович, положив руки на столешницу, подался вперед:

– Владыка, что делать?

– Ты у меня совета просишь, сын мой, ты, князь, сильный духом у слабого опоры ищешь?

– Ты, владыка, мой отец духовный, Господь тя душу мою врачевать приставил, и я слова твоего жду.

Вассиан молчал долго. Наконец заговорил:

– Ты, сын мой, из омута распрей выплыть должен и с московским великим князем заедино стоять, собирая удельные княжества. Будете сообща, и не сломится земля русская, выдержит все ненастья.

– Владыка, одна ли Тверь, на Москву кивая, плакалась? А Рязань да иные княжества удельные?

Вассиан вздохнул:

– В словах твоих, сын мой, не чую прощения. И нелегко прощать обиды. Но знай, смириться надобно. Разум должен одолеть тебя. И чем вы раньше этому, князья, вразумеете, тем меньше горя испытает Русь. А будет она тверская, либо московская, то Богу угодно, но с верой православной.

* * *

Удалился епископ, а князь Борис над словами его задумался. К чему взывает владыка: смириться, забыть Тверь поруганную, сожженную, смерть великого князя Михаила, ронять честь княжества Тверского?

Мысль неожиданная, вспомнил, к чему звал Вассиан на Думе. В том разе эвон как говорил, будто к миру тверичей взывал, не московцев. Но мы ли в разорах повинны? Уж не митрополита Фотия Вассиан волю исполняет?

Эвон, когда Вассиан проведал, как Холмский с дружиной по окраине московской земли прошелся, сказывал: «Сегодня тверичи поозоровали, завтра московцы у тверичей».

А может, прав владыка? Вот и боярин Семен о том сказывает. Москве де над Тверью стоять надлежит, и московский Рюрикович Дмитрий Донской эвон как Москву возвеличил! Над всею Русью поднял. И коли Русь на Орду поднимать, так князья удельные к зову Москвы скорее прислушаются, чем к гласу Твери…