В стране у Карибского моря - [53]

— Значит, вы немец?

— Comono, сеньорита! — подтвердил я. — Он самый.

— Как интересно! — воскликнули девушки в один голос, произнося слова нараспев в знак своего полного удовлетворения. И с тех пор между нами установились мир и дружба.

После основательного мытья и удаления нескольких клещей, которые вгрызлись мне в тело, я вышел на первый осмотр города. К нему у меня был особый интерес. После нынешней столицы Тегусигальпы и бывшей столицы Комаягуа Хутикальпа с ее 15 тысячами жителей согласно статистике была третьим по величине городом в горной части Гондураса. Еще когда я впервые вступил на ее улицы, у меня сложилось впечатление, что о городе в европейском смысле слова не может быть и речи и что в цифру численности населения включены жители всех окрестных деревень вплоть до границ мунисипьо, то есть административного округа. Поскольку этот округ был довольно густо заселен, на долю самой «столицы» оставалась самое большее половина общего числа жителей, и, таким образом, она представляла собой обыкновенное село. Оно располагалось на западной окраине широкой долины Гуаяпе, пользующейся доброй славой плодородной Валье-де-Оланчо.

Эту долину я пересек по всей ее ширине, идя от Сан-Фелипе, и на меня произвело отрадное впечатление се интенсивное хозяйственное использование. Это богатейшая часть Оланчо. На хороших наносных почвах большие площади здесь заняты под кукурузой, рисом и платано (мучнистыми бананами), просом, сезамом и юкой (сладкий картофель, называемый также маниока или тапиока)[21]. Кроме того, здесь выращивают помидоры, тыквы и дыни, чеснок и красный перец, сахарный тростник, бананы и винную пальму. К тому же повсюду много скота, вследствие чего поля и огороды нуждаются в ограждении. В часто расположенных деревнях не было недостатка в домашней птице и свиньях. Последние отсутствовали только на улицах самой Хутикальпы: согласно «постановлению об охране общественного здоровья», которое было издано и здесь, владелец каждой свиньи, самостоятельно разгуливающей по городу, подвергался штрафу в размере одной лемпиры.

Однако я бы не сказал, чтобы это суровое предписание, нередко, впрочем, нарушаемое своенравными хрюшками, стало залогом идеальной чистоты. Контраст между гордо фланирующими толпами жителей в воскресном наряде и немощеными, усеянными отбросами улицами был бесподобным. Отовсюду доносились запахи помойки, и, если бы отцы города спросили моего мнения, я бы им определенно посоветовал, вместо того чтобы усиленно снабжать население бесплатной радиошумихой, лучше позаботиться о мощении улиц и о канализации. Ибо как только наступали сумерки и маленькая местная электростанция начинала давать ток, на всех углах оживали громкоговорители. Они полностью заглушали торопливый дребезжащий звон церковных колоколов и в ужасающем диссонансе смешивались с хоралами, которые вскоре начинали доноситься из церкви. Увлеченные музыкой гуляющие густо толпились под самыми рупорами, хотя звуки раздавались с такой силой, что нормальное человеческое ухо воспринимало лишь сплошной грохот. Однако на расстоянии, дававшем возможность хоть как-то различать мелодию и ритм, для здешних слушателей музыка, по-видимому, теряла всякую прелесть.

Испробовав во всех трех салонах на площади ассортимент мороженого и прохладительных напитков, я предпочел вернуться в свой пансион, расположенный вдали от источников шума. На мое счастье, в этом заведении не было ни громкоговорителя, ни музыкального автомата.

Я зашел в пустую еще столовую и сел за один из покрытых клеенкой столиков, чтобы сделать записи в дневнике. Но едва я оперся рукой о стол, он так перекосился на своих нетвердых ножках, что я отказался от своего намерения и решил заняться изучением окружающей обстановки. Уже одно ознакомление с убранством стен было достаточно поучительным. Я увидел несколько поблекших, изведенных тараканами и «защищенных» изодранным в лохмотья целлофаном картин и отметил непременное присутствие призывов к продлению срока правления нынешнего президента. Но в основном стены, как обычно, были украшены рекламными календарями и плакатами. Очаровательная, нарядная маленькая девочка с белым лицом, воплощение невинности, стояла на коленях с молитвенно простертыми кверху руками, и подпись приоткрывала завесу над содержанием ее молитвы: «Благодаренье богу, моя мама дает мне… — следует название медикамента — …чтобы у меня не болел живот». Столичный универмаг «Эль мундо элеганте» («Элегантный мир») избрал в качестве фона для своей рекламы картинку, изображающую Христа в отроческом возрасте, пасущего на лугу овечек. Подпись гласила, что сей универмаг «пользуется предпочтением столичного общества».

Разумеется, и посредники между царством небесным и землею не были забыты кудесниками рекламы. Монашки в роскошном наряде, целомудренно потупившие очи, а в общем довольно пикантной наружности, и благочестивые монахи с поучительно поднятыми нерпами наперебой расхваливали всевозможные товары. На одном плакате был изображен мужчина в черном, наглухо застегнутом священническом облачении. Это был не кто иной, как герой освободительной борьбы Франсиско Морасан, и табачная фирма его устами обращалась к национальным чувствам курильщиков и к их «здоровому вкусу», призывая покупать только ее изделия и ничьи другие. Лихая девица в морской шапочке набекрень — каких, наверное, в стране и видать не видали — на тюбике зубной пасты «Колимос» рассекала океанские волны. Другая в модной эскимосской куртке, вязаных рукавицах и на лыжах — бог знает как истолковывал житель гондурасской глуши назначение всех этих вещей! — агитировала за рефрескос (прохладительные напитки) марки «Кист». Красовалось еще немало модных дам и изящных джентльменов, но все они были светлоглазы, с европейскими чертами лица, вне всякой схожести с центральноамериканцами. «Неужели сочинители рекламы не могли найти в своей стране образцов красоты и привлекательности для своих плакатов? — подумалось мне. — Неужели их фантазия была настолько бедна, что не подсказала им ни одного национального костюма и они довольствовались заимствованиями у эскимосов, древних римлян и голливудских кинозвезд?»