В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [9]

Под столом шумно перекатывалась урна. Чемодан тяжело бился о переборки каюты, словно припадочный. Ночные туфли ползали одна за другой, словно в них бессмысленно метался укачавшийся невидимка.

Николай Степанович лег в койку на спину и, чтобы не вывалиться из нее, уперся ногами и руками. Происходило нечто отвратительное. Внутренности то теряли вес, то невероятной тяжестью заполняли грудь и живот. Николай Степанович задыхался, сердце останавливалось, голова разваливалась от тупой боли. В мозгу бродили обрывки незаконченных мыслей. Он глухо стонал, силясь как-то прийти в себя, но только окончательно истощил силы для сопротивления. И почти потерял сознание. Рухнуло представление о времени, Николай Степанович уже не понимал, где он и что с ним происходит.

Кажется, кто-то заходил к нему в каюту, наклонялся над ним, кажется, его о чем-то спрашивали, что-то заставляли пить, но потом, когда Николай Степанович вспоминал об этих часах, он не был уверен, что так оно и было. Может, все это ему пригрезилось в тяжелом бреду.

Он проснулся, или очнулся, ночью. Но какая то была по счету ночь — он бы не смог сказать. «Ока» вела себя тихо. Где-то далеко внизу с правильным ритмом работала машина. Корпус судна отвечал легкой вибрацией на каждый оборот винта. За иллюминатором все так же плакался ветер, напоминая о непогоде.

Николай Степанович пощупал голову. На затылке и темени ясно прощупывались мощные шишки, но они уже не причиняли острой боли. Мышление было ясным, хотя чуточку качающимся. Спать не хотелось, посасывало под ложечкой. Едва он очнулся — в его сознание стало вкрадываться какое-то тревожное чувство. Но это чувство не успело развиться в плохое настроение: без стука раскрылась дверь. Сначала просунулась голова. Мальчишески задорные глаза встретились с глазами помполита — и весь старпом появился в каюте. От него веяло морской прохладой и земной приветливостью.

— Как самочувствие, помполит? — улыбаясь, спросил старпом. — Извините, я без стука, мы уже привыкли, что вы не отвечаете…

— Мне кажется — выжил… Который час?

— Без пятнадцати четыре. Наверное, умираете с голодухи? Вы ведь двое суток ничего не ели…

— Двое суток?!

— Ну да… пока мы шли Южной Балтикой. Мы тут с доктором пытались вас накормить, но куда нам! Вы сжимали челюсти, а потом вместо ложки хватили доктора за палец, чуть не откусили…

Знаменский посмотрел на старпома. Старпомьи глаза не внушали доверия.

— Бросьте разыгрывать, не издевайтесь над слабым человеком…

— Ничего себе слабый — лягнул меня так, что я чуть за борт не вылетел из каюты…

— Полно, старпом, не утрируйте, все равно не поверю.

— Поверите, помполит, когда увидите доктора. Кило бинтов ушло на укушенный палец.

— Ну да?

— Ей-богу, помереть на месте…

— Ладно, проверим. Но сначала давайте познакомимся.

Знаменский встал, они обменялись рукопожатиями. Старпом не стал напоминать помполиту, что они уже один раз познакомились, когда помполит впервые вошел на судно. Качка и не такое вышибает из головы.

— Послушайте, Игорь Петрович, а это опять может повториться? — спросил Знаменский, осторожно усаживаясь на койку.

— Что?

— Ну, вот это… — помполит поводил руками по воздуху, словно дирижируя оркестром ведьм. — Ураган был, видимо, сильный? сколько баллов? никто не пострадал? А то я тут…

— Какой ураган? Зима! Николай Степанович, зима! Обычный зимний шторм. Здесь в это время года положено девять штормовых дней в месяц. Норма. На судне все здоровы, плавание идет нормально…

— Постойте… Значит… кусался… только я один?

— И лягался тоже.

— Н-да… — Знаменский задумался. Потом спросил: — А сейчас почему не качает?

— Сейчас мы идем Каттегатом. Западный ветер, узкое место — волне негде разгуляться. Но часа через четыре мы выйдем в Скагеррак, и там опять болтанет… Можете быть уверены. Мне сейчас на вахту, Николай Степанович. Я пришлю вам поесть. Обязательно поешьте сейчас: к завтраку вы наверняка опять заляжете, дело проверенное. Да вы не очень расстраивайтесь, у доктора еще девять некусанных пальцев… А через два-три рейса все они заживут…

Старпом взглянул на часы и поспешно исчез. Игорь Карасев ходил по морям не первый год, и у него уже были свои привычки. На вахту он всегда являлся за пять минут, никогда не позже.

4

Николай Степанович обнял руками колени и на руки положил голову. Сейчас, после ухода старпома, он напоминал пассажира, у которого украли билет, деньги и чемодан за минуту до отхода поезда.

«Что же делать? — думал он. — Прокатиться в Лондон и потом отказаться от этой затеи? от хождения по морям, по волнам?..»

Когда решался вопрос о его назначении, Николай Степанович меньше всего думал о такой прозе — укачивается он или не укачивается. Его никто не спрашивал, а он не задумывался — по той простой причине, что был основательно здоров. Ему просто в голову не приходили никакие опасения. Он считал, что на море, в самолетах и в автобусах укачиваются только малокровные дамочки.

Ей-богу, это было уже не смешно. Помполит сидел, не в силах встать и по-человечески пройти по палубе. Сидел и думал не о работе, не о людях, не о политучебе, а… тьфу ты, вот уж не ожидал от себя… Что ж теперь? Признать свое бессилие? Найти удобный предлог и уйти на берег? Н-да… Если так будет продолжаться — все может быть. Хотя противно, черт подери. Хочется знать, что ты можешь и это в жизни — и плавать, и стоять вахту в любую погоду, и… подставлять пальцы таким же новичкам, пусть кусают… Да, надо пойти извиниться перед доктором…