В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [49]

Оружием своей защиты Горохов давно избрал покорность, возбуждавшую человеческую жалость. В конце концов он добился своего, из пароходства его не уволили. Гуманно настроенное начальство предложило ему пройти испытательный срок на ремонтирующихся судах.

Горохов умел работать хорошо и был необыкновенно вынослив. Поставив перед собой цель — непременно вернуться на плавающее судно, он работал, не считаясь со временем и не жалея себя. И вел себя как порядочный человек. Удавалось ему это с трудом, но претензий к нему не было. А чтобы обойти все соблазны — Горохов на берег не сходил, проводя на кораблях дни и ночи.

Два капитана один за другим вручили начальству блестящие характеристики на матроса Горохова и ушли от причала в море.

Обстоятельно сопоставив внушительность испытательного срока и вполне справедливую похвалу двух капитанов, Горохов осторожно предстал перед строгим начальством, смущенно комкая кепку и покорно опустив глаза.

— Ну что, Горохов? кажется, ты серьезно взялся за ум? Похвально… похвально… — беглый просмотр каких-то бумаг и прямой вопрос: — А с водочкой как у тебя дела? ведь с нее все и началось, а?

— Ну что вы, товарищ начальник, — обиженно смутился Горохов, и кепка в его руках пришла в убедительное движение, и глаза его блеснули от подавленного праведного возмущения.

— Ладно, верю, исправился. Но на «Ладожец» возвращаться тебе рано. Вот, держи направление на «Оку». Учти — на «Оке» строгий капитан. Продержишься без замечаний полгода — поговорим, что делать дальше. Все зависит от тебя самого, понял?

Горохов хорошо знал, что такое «Ока», и свое новое назначение воспринял как дополнительное испытание. Но в таких случаях не спорят…

Весь первый рейс на «Оке» он изучал незнакомую обстановку. Ловкий, двужильный, знающий толк в матросском деле, он снова не жалел себя в работе. Особенно — когда чувствовал оценивающий глаз начальства…

Люди с моральным изъяном, хорошо осознавшие непреодолимую силу своей слабости, чаще всего становятся приспособленцами. В Горохове скрывался настоящий талант приспособленчества. Он просто нюхом чуял в человеке незащищенное место для возбуждения симпатии к себе и почти безошибочно выбирал наиболее верный прием воздействия. Другой на его месте давно бы вылетел из пароходства, тем более что условия изменились и матросов хватало. А он — нет, не вылетал, сумел-таки удержаться…

В его сознании не было оформленного понятия о лести, непосредственности. Но он умело пускал в ход этакую грубоватую матросскую лесть или непосредственность именно в тот момент, когда это становилось наиболее полезным для создания о себе доброго мнения.

Горохов давно заметил, что трудолюбие и ловкость в работе возбуждают массовое и наиболее устойчивое одобрение, и потому хорошо и ловко работал, хотя работа почти никогда не приносила ему ни удовлетворения, ни радости. Просто он всегда знал — за работу деньги платят. И по работе — в основе — о человеке судят.

Очень скоро на пароходе «Ока» установилось общее мнение о Горохове: отличный матрос. В довершение к этому мнению, случайность пролила дополнительный свет на скрытые качества матроса Василия Ивановича Горохова.

Он оказался смелым, находчивым моряком. Прямо-таки на редкость находчивым. При швартовке в Гулле что-то заело в машине и задний ход вовремя не дали. Судно с большой инерцией надвигалось на причал, угрожая и причалу, и крану. На мостике произошла непростительная заминка. Секунды и метры приобрели решающее значение. Горохов, находившийся по расписанию на баке, внезапно оттолкнул от брашпиля боцмана, который стоял и ждал команды, и оба якоря один за другим полетели в воду. Побагровевший от волнения и ярости Сомов почти жалобно крикнул: «Отдать оба якоря!» — когда туго обтянутые якорные канаты уже гасили с каждой секундой опасную инерцию судна. Форштевень остановился в метре от причала и в двух метрах от крана. Видимо, не отдавая себе отчета в своих действиях, вылощенный лоцман восторженно хлопнул Сомова по плечу и воскликнул: «Нам повезло, капитан! У вас замечательный матрос на полубаке! Если бы не он — мы разнесли бы причал, кран и весь полубак… Экселент сэйлор! отличный матрос!» — и лоцман на мостике потряс над головой сжатые руки, выражая этим пожатием свою благодарность Горохову, проявившему потрясающую недисциплинированность и поистине дерзкую находчивость.

После швартовки и обычной суеты, когда последний представитель берега сбежал вниз по парадному трапу, динамики внутрисудовой связи дважды повторили: «Матроса Горохова — к капитану. Горохову явиться к капитану!»

Щуплый, взлохмаченный, еще не успевший переодеться, Горохов вошел в каюту капитана, не имея ни малейшего представления, что произойдет с ним в последующую секунду. Дверь он на всякий случай оставил приоткрытой.

— Закрой дверь, рыжий! — приказал Сомов, стоя у письменного стола и внимательно глядя на матроса.

Горохов молча повиновался.

— Подойди ближе!

Горохов сделал шаг вперед, оставляя между собой и капитаном достаточно безопасное расстояние.

Целую минуту Сомов упорно ощупывал взглядом невзрачную фигуру Горохова. В конце концов на капитанском лице сформировался мимический знак вопроса. Он был явно озадачен.