В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [32]

— Уже нет, старпом, не беспокойтесь. Откровенно говоря, нас больше интересует психическое состояние вашего капитана. Но нарушения подобного рода идут по медицинской части. У нас же замечаний нет. Счастливого плавания. Не меньше фута под килем…

Игорь Петрович вышел на палубу вместе с портовыми властями.

На причале, у борта судна, стояли жены моряков с тем особым неустойчивым выражением лиц, которое так свойственно провожающим женщинам. Обычай порта не разрешал встречать, но разрешал провожать мужей в море. Люси среди них не было…

— Старпому подняться на мостик! Боцману поднять, закрепить по-походному парадный трап. Палубной команде по местам стоять, со швартовых сниматься! — четко прогремел судовой динамик.

Словно исправно действующий автомат, Игорь Петрович поднялся на мостик, подошел к машинному телеграфу и стал в ожидании следующей команды. Вопреки многолетней привычке, на этот раз только краешек сознания участвовал в его действиях, улавливал приказания и тотчас исполнял их. А в это время весь он оставался придавленным неотвратимым несчастьем. В голове кружился хаос безмыслия, раздираемый противоположными стремлениями. Одно приковывало его к судну, другое толкало на берег.

Он мог еще сбегать вниз на главную палубу, перепрыгнуть фальшборт, выскочить на причал и без оглядки бросаться в город, найти Люсю, возвратить ее в свою жизнь, скрепить то, что уже ломалось и рушилось… Конечно, ломалось, конечно — рушилось. Он как последний болван не мог найти ничего лучше Люсе в ответ, кроме предложения покатать ее по морю. Взять ее в плавание… Если бы можно — он бы давно взял. А если нельзя — зачем ерунду городить? Как-то не по-мужски… Своей бестолковостью и нетактичностью он сам проложил между ними полосу отчуждения, и полоса эта будет становиться все шире, все шире… Это точно, как то, что произойдет сейчас: «Ока» отвалит от причала, и между бортом и берегом возникнет сначала узкая полоска воды, потом все шире, шире — до размеров целого моря…

Игорь Петрович не слышал и не чувствовал ничего окружающего. Он продолжал видеть, слышать, двигаться — как продолжает некоторое время жить выпотрошенная рыба. И сквозь непонятную пелену увидел он, как на повороте дороги, из-за угла склада, вырвалась женская фигура. Легкая шаль и незастегнутое пальто, развеваемое ветром, издали казались бьющимися крыльями. Но даже расстояние не могло скрыть мучительной напряженности бега. «Она ведь ребенка ждет», — автоматически подумал Игорь Петрович, узнавая и не узнавая бегущую Люсю. Ее и впрямь трудно было узнать. Так человек бежит от смертельной опасности. Или догоняет ускользающее счастье.

Игорь Петрович бросился к планширю мостика. Он не видел, конечно, строгого взгляда Сомова и не слышал его грозного окрика. Он ничего не видел, кроме Люси, вбежавшей на причал.

Еле переводя дыхание, она растерянно остановилась под поднятым трапом.

— Я опоздала, Игорь! — крикнула она срывающимся голосом и только тогда заметила, что вся команда, стоявшая на местах по швартовому расписанию, ласково и сочувственно смотрит на нее. Ее растерянность смешалась с неловкостью.

— Ни одной машины, как нарочно…

— Старпом! встать на место к телеграфу! Раньше нужно было прощаться! — рявкнул капитанский голос в динамике.

Карасев немедленно очнулся и повиновался. Он даже не успел ничего сказать Люсе.

Стоя у телеграфа, он не видел жену. Он не видел, как она отбежала от кромки причала, пытаясь снова встретиться глазами с Игорем. Люся не уловила смысла резкой реплики капитана, прозвучавшей, казалось, на весь мир. С причала ей показалось, что Игорь спрятался от ее взгляда, и она не могла понять, почему. В отчаянии она смотрела на мостик, на корму «Оки», отодвигавшуюся от стенки. Вместе с этой глыбой плавучего железа отодвигался из ее жизни дорогой и любимый человек… Она опустилась на какой-то ящик, открыла сумку и принялась торопливо что-то писать на крошечных листках своей записной книжки. Уголком глаза она заметила, как нос «Оки», освобожденный от швартовов, тоже стал удаляться от причала.

Тогда она подбежала к самому краю с поднятой рукой, сжимавшей листки. Вся ее фигура взывала о помощи и участии.

Александр Александрович все видел и сейчас только понял причину того, что происходило днем с его старшим штурманом. «Э-э, брат, плохи твои дела», — про себя посочувствовал он Карасеву. У капитана Сомова совсем не сложилась личная жизнь, и он кое-что понимал в таких прощаниях… Вслух, через судовые динамики, он приказал:

— Боцман! подай на стенку бросательный!

Люся поняла смысл этих слов только через секунду, когда к ее ногам упал конец тонкого троса. Какие-то подбежавшие женщины помогли ей вложить смятые листки записной книжки между упругими прядями тросика. Один листок, плохо прижатый прядью, упал в воду, остальные бережно подняли на полубак «Оки».

— Не беспокойтесь, я передам Игорю Петровичу. Не скучайте без нас! — широко улыбаясь, крикнул молодой штурман.

Кажется, его зовут Володей, Игорь их знакомил.

Одна из женщин, помогавшая Люсе, взяла ее под руку. Люся доверчиво, благодарно прижалась к ней. Люся Дрожала от слабости и возбуждения.