В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [17]

А что он знал о капитанах до своего прихода на «Оку»? Что капитан — главный человек на судне? Что капитан носит четыре нашивки? И — капитан, капитан, улыбнися, ведь улыбка — это флаг корабля?.. Немного…

Конечно, перед отъездом на «Оку» нужно было не только пройти инструктаж в парткоме. Нужно было найти время поговорить с настоящими моряками, хотя бы в общих чертах уяснить для себя соотношение сил, специальностей, загруженность каждого моряка в экипаже. Все это не помешало бы. На «Оке» то и дело у Николая Степановича происходят мелкие недоразумения: нужно срочно выпустить газету, третий механик прилично рисует, идешь к нему за помощью, а он в это время стоит вахту. Оказывается, сутки строго распределены по вахтам и с газетой нужно повременить или приходить раньше. Пустяк, а мог бы и знать.

Впрочем, ничего удивительного. Николай Степанович до назначения на «Оку» к морю не имел никакого отношения, и круг его знакомств замыкался на сугубо береговых людях. Морских романов он специально не читал — так, если случайно что попадалось. Когда-то зачитывался «Порт-Артуром», но к современному торговому флоту книга эта имеет, э-э, косвенное отношение. Кино тоже скупо освещает жизнь моряков…

Если бы Николая Степановича спросили до назначения на «Оку», что такое капитан судна, он, наверное, попытался бы отделаться шуткой:

— Капитан? Посмотрите картину «Дети капитана Гранта», там есть капитан и его дети… Или — «Пятнадцатилетний капитан» — тоже про капитана.

Многие читатели и зрители на берегу, как и Николай Степанович, думают, что капитан на судне нужен только в редких условиях страшной опасности, когда никто уже толком не знает, как избежать катастрофы. Если опасность превышает волевые возможности капитана и крепость его корабля — капитан спасает экипаж, а сам торжественно тонет вместе с судном. Но в последнее время это, кажется, не обязательно. В промежутках между смертельными опасностями капитан предается безделью и придирается к команде. Вот что такое капитан, в общих чертах, конечно…

Так, или примерно так, ответил бы и Николай Степанович на вопрос о капитане, спроси его об этом кто-нибудь две недели назад. Разумеется, без малейшего желания нанести своим ответом какую бы то ни было обиду мореплавателям. Просто — из-за малой осведомленности, чтобы говорить обо всем этом серьезно. А что, как не юмор, помогает нам скрыть свою неосведомленность?..

Однако даже опыт двухнедельного плавания заставил Николая Степановича почувствовать глубокую неловкость перед моряками, о трудностях жизни которых он до того мог только догадываться. И чем обширней становился его собственный опыт, тем бо́льшим уважением проникался он к морякам «Оки» и ко всем прочим морякам тоже.

Последующий рейс из Прибалтики на два порта Бельгии мало отличался от предыдущего: снова туман, снова снегопад, Кильский канал и Северное море со знакомым запахом морского болота в Немецкой бухте. Сомов сутками пропадал на мостике и точно так же после первой бессонной ночи превратился в старца с почерневшим от усталости лицом. И так же переминался на мостике, поочередно отрывая ноги от палубы, давая отдохнуть мышцам.

С приходом в Гент, едва закончив обычные формальности, Александр Александрович уделил своей внешности десять минут, стоя выпил две чашки крепкого кофе и обратился к Знаменскому:

— Выгрузку обещают закончить к вечеру. Я думаю, нет смысла увольнять команду здесь. Отпустим всех в Антверпене. Ну, а вас я хочу взять с собой, если вам любопытно. Посмотрите, как капитан развлекается на берегу. Поехали!

И Знаменский стал свидетелем капитанских «развлечений». В агентстве Сомов более часа потратил на редактирование оговорки к какому-то деловому документу. Он не соглашался подписывать документ без оговорки, агент же настаивал на безоговорочном подписании. В конце концов документ был подписан все-таки с оговоркой. Потом спешно готовились бумаги для заявления морского протеста. Смысл этого документа сводился к доказательству того, что капитан и экипаж предприняли со своей стороны все возможные меры, чтобы предотвратить порчу груза, однако, поскольку рейс протекал в условиях резких колебаний температур от двадцати трех градусов холода до восьми градусов тепла, — то все может статься. Во всяком случае, и капитан, и экипаж пока бессильны своими средствами регулировать температуру воздуха на таких обширных морских пространствах, почему и объявляют заблаговременный протест на случай, если грузополучатель предъявит иск, связанный с порчей груза…

Наконец, и эти строгие документы были готовы. Юркий клерк натянул на голову берет и повел наших героев переулками к зданию трибунала. Здесь их уже ждали второй клерк, штурман и двое матросов с «Оки», приглашенные в качестве свидетелей капитана.

Собравшись все вместе, они просидели более часа в коридоре трибунала, прежде чем их торжественно принял желчного вида старичок в черной судейской мантии. Старичок прочел заготовленный заранее текст морского протеста на никому не понятном французском языке. Капитан Сомов и его свидетели клятвенно подняли два пальца над головой, пробормотав что-то сугубо российское в подтверждение справедливости только что прослушанного заявления… Потом каждый свидетель подписал свои показания, и все они снова очутились в коридоре.