В мечтах о швейной машинке - [44]
А уж если синьорина Эстер что-нибудь решила, то слишком долго не раздумывала. Она тотчас же написала кузине и десять дней спустя позвала меня показать ответ: сестры с радостью приютят меня даже в компании подруги. «Должно быть, считают, что девушкам путешествовать поодиночке небезопасно», – рассмеявшись, добавила Эстер. Мне на неделю предоставляли небольшую гостевую комнатку с двумя кроватями. При желании я могла ещё и обедать в столовой вместе с пациентками, так что потратилась бы только на билет.
Подруга? Но у меня не было ни единой подруги моего возраста, которая могла бы оставить ненадолго работу или хотя бы оплатить проезд! Да и первым опытом путешествия мне, сказать по правде, хотелось насладиться в одиночестве: гулять по пляжу, как дамы на картине, мечтательно вглядываясь в горизонт и собирая ракушки, пока чайки расчерчивают крыльями горизонт. Хотя о чём мечтать? Или о ком? Нет, мечтать слишком опасно, этого, я знала точно, себе позволять нельзя. Да и потом, разве просто увидеть море – уже само по себе не сбывшаяся мечта?
На то, чтобы разделаться с текущими заказами, нужно было ещё несколько дней, и я решила отправиться в будущий понедельник, а вернуться в четверг, о чём и написала сёстрам. С некоторым волнением сложила в соломенную корзинку на длинной ручке вещи: смену белья, расчёску и шпильки, мыло, плотную шаль, которой можно при случае укрыться, как одеялом, шкатулку для шитья и пару ещё не подрубленных шейных платков, чтобы не сидеть сложа руки, если затянут дожди. Должна признаться, сначала вместо платков я положила роман. Но после решила, что на монахинь он произведёт не лучшее впечатление, – уж лучше шитьё. А для чтения сойдёт и молитвенник. Кроме того, чтобы не являться к ним с пустыми руками, я взяла две завёрнутые в папиросную бумагу салфетки, которые вышила, практикуя новые стежки, увиденные в одном журнале.
И вот наступило воскресенье. Взволнованная, вне себя от нетерпения, я тысячу раз перепроверила расписание поездов, купила трёхдневный билет. Потом прибралась в доме, до блеска натёрла умывальник, подмела под кроватью. И вдруг осознала, что со всеми этими приготовлениями совсем забыла договориться о мытье лестницы! Этак поездка на море может стоить мне жилья! К счастью, ещё оставалось время всё поправить: разве станет Зита отказываться от работы и столь неожиданного дохода?
Я бросилась к гладильщице. Дверь на улицу была распахнута настежь, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Ассунтина, которая пошла в том году в школу, хотя занятия из-за пневмонии посещала нечасто, сидела на ступеньке, на самом сквозняке, замотав, однако, голову красным шарфом, и натужно выводила в тетради свои чёрточки да крючочки. И надрывно кашляла.
В этот момент на меня будто озарение снизошло: я сразу вспомнила слова, которые слышала от жены инженера Карреры. «Ты у меня худющая стала, будто индийский факир, – говорила она, собираясь искупать дочь. Тёплая шерстяная кофточка, которую синьора стягивала с Клары через голову, щекотала той животик, и девочка пару раз чихнула. – Вот видишь? А я о чём? В конце месяца, школа там или не школа, поедем к бабушке. Морским воздухом нужно подышать, он пойдёт тебе на пользу».
Так значит, он и Ассунтине на пользу пойдёт! Не медля ни минуты, чтобы не дай Бог не передумать, я выпалила: «Я завтра на несколько дней еду в П. Хочешь со мной?» Монашки, конечно, не станут возражать: они ведь сами предложили приютить двоих. А билет на ребёнка стоил вполовину меньше.
Зита не знала, как выразить мне свою благодарность – за уборку и за приглашение дочери. Обе они тоже никогда не ездили в поезде, никогда не видели моря. Матери, конечно, хотелось поехать с нами – это я прочла по глазам. Но работа – разве ж её бросишь? Упустишь заказ – потеряешь клиента. И потом, кто тогда вымоет лестницу? Хозяйка готова была закрыть глаза, если меня время от времени кто-нибудь подменял, но найди она хоть один грязный след на мраморных ступенях, хоть одну крошечную паутинку на лестничной площадке... О последствиях я даже думать не смела.
Да и потом, билет на поезд... Зита понимала, что не может просить меня заплатить и за неё, как я плачу за дочь.
Со слезами счастья на глазах она собрала скудные пожитки Ассунтины, которые сложила в наволочку – соломенной корзинки, вроде моей, у их не было. Пальто с бархатными лацканами Зита надеть не разрешила – испортит же! – но отдала свою тёплую шаль, чтобы в поездке дочь не привлекала лишних взглядов. Он также предусмотрительно завернула нам с собой немного хлеба и гороховой толкушки с луком, чтобы поесть в поезде: в конце концов, ехать нам предстояло больше пяти часов, а я о потребностях желудка как-то не подумала.
В понедельник мы вышли из дома в восемь утра, чтобы успеть на вокзал за полчаса, и всё равно едва нашли местечко на деревянной скамье вагона третьего класса, уже почти до отказа забитого едущими на работу людьми. А мы вот отдыхать, с гордостью подумала я, как самые настоящие синьоры. Интересно, могла ли бабушка хотя бы в самых сокровенных мечтах осмелиться пожелать или даже просто вообразить нечто подобное?
