В каждую субботу, вечером - [9]

Она выпила свою рюмку, закурила новую сигарету и, чтобы доказать, что водка на нее никак не действует, сказала деловым тоном:

— А заявление твое я передам обязательно. Не позднее завтрашнего дня…

7

Нет, он не солгал ей. Он думал о ней часто, очень часто, куда чаще, чем ожидал сам.

И еще — было совестно. Просто страшно — вдруг встретишься ненароком, увидишь ее, что тогда? Что скажешь?

Может быть, она-то ничего и не скажет. Только взглянет и пройдет мимо, но это самое страшное, мимоходом увидеть ее глаза.

Он уехал к отцу. Отец был тактичный, ни о чем не спросил его, и он ничего не сказал. Приехал и приехал, и дело с концом.

Отец устроил его вольнонаемным в армейскую газету, но потом сам Ярослав решил пойти на фронт. Почему так решил? Перво-наперво, надоело отвечать знакомым и незнакомым, отчего это такой молодой и здоровый не на фронте. Поди объясняй, что зрение подгуляло: кто поверит, а кто не очень…

И потом, не всем же дано погибнуть. Ведь иной раз, видишь, воюют люди, возвращаются домой целехоньки, вся грудь в орденах…

Его не хотели из-за зрения брать на фронт, но он добился, окончил курсы лейтенантов, и его отправили на Курскую дугу.

Бог миловал Ярослава — ни разу не был ранен, даже контузия, даже самая легкая царапина миновали его.

К концу войны уже был майором, служил в комендатуре небольшого немецкого городка.

Там и застала его Победа. В немецком городке он пользовался известностью: жители охотно шли на прием к обходительному, вежливому советскому майору, который к тому же превосходно изучил немецкий язык. У него были врожденные способности к языкам.

Он умел играть, как он выражался, «на струнах сердца».

В сущности, это была беспроигрышная игра. И он преуспел в ней. Он говорил: «Самое дешевое — вежливость. Зато дороже всего ценится».

И он был вежлив решительно со всеми, с каждым, кто бы ни встретился ему на пути, — с гитлеровцем, который явился с повинной, с молодым советским солдатом, с безработной актрисой из еще не открывшегося варьете.

Он любил показать себя, умел подчеркнуть широту, безудержную удаль своей натуры.

В День Победы раздобыл где-то на складе ящик с лайковыми перчатками, с утра до вечера ездил по городу в своем «джипе» и раздавал перчатки русским регулировщицам. И от души радовался, глядя на простодушные, загорелые лица девчат, одетых в аккуратно подогнанные шинели, блистающих девственной белизной бальных перчаток.

Он легко сходился с женщинами и беспечно забывал о них, заботясь лишь об одном — никого не обидеть, чтобы избежать возможных неприятностей и осложнений.

Иные, правда, обижались, но он умел заставить понять себя. Понять и простить. И женщины прощали ему.

А он искренне хотел все время влюбиться. Не думая ни о чем, не рассчитывая, отчаянно и бездумно.

Но ему никак не удавалось влюбиться. Как ни старался, ничего не выходило.

И тогда, в который раз, вспоминал о Тусе. И что в ней было такого, особенного? Он пробовал анализировать: подруга юности, — что ж, это, конечно, имеет свое обаяние, ну, правда, хороша собой, но ему встречались женщины куда красивее, в его вкусе, холеные хищницы с мерцающим взглядом и пышными волосами. И умнее они были, и откровенней в любви, больше знали, больше умели…

И все-таки все они как-то сливались для него, и только одна Туся помнилась так ясно и отчетливо, словно он всего лишь вчера расстался с нею.

Приехав в Москву, он демобилизовался, окончил институт связи и стал работать старшим инженером районного телефонного узла.

Работа была, что называется, не пыльной, устраивала его, при случае он мог оказывать услуги нужным, интересным ему людям — поставить телефон, установить параллельный номер, ускорить проводку кабеля, достать импортный аппарат. Ему это было нетрудно, а люди помнили об его услугах и, когда нужно было, платили добром за добро.

Отец его умер, нянька сильно одряхлела. Временами, когда он трезво и беспощадно думал о своей жизни, ему становилось жаль себя. Да, как ни странно, все кругом считали его обаятельным, счастливчиком, везуном, а сам он в глубине души жалел себя.

В сущности, он был одинок, ни к кому не привязался, никого по-настоящему не любил. И друзей у него не было в подлинном значении слова. Их заменяли нужные люди, интересные, перспективные связи. А друзей не было.

Порой снова всплывали мысли о Тусе. Но нет — на это он не мог решиться. С Тусей покончено, раз и навсегда, и самое лучшее для обоих — никогда не встречаться.

Как-то он поехал в командировку в Свердловск и там случайно познакомился с сотрудницей одного научно-исследовательского института. Она была недурна собой и, как он сразу понял, обладала уравновешенным характером. Не молоденькая, что-то около сорока. С мужем разошлась, муж сильно пил, жила вдвоем с десятилетней дочкой.

Она понравилась ему ровно настолько, чтобы не быть для него скучной и обременительной. Она была умна, а это уже немаловажно в семейной жизни, к тому же и нрав у нее был не вздорный, а покладистый и сравнительно мягкий.

Он привез ее в Москву. Нянька сразу же привязалась к ее дочке и как бы заново расцвела, с утра до вечера хлопотала по хозяйству. Он и жена днем работали, девочка училась в школе, к вечеру все собирались вместе, все было, как полагается в каждой нормальной семье.