В каждую субботу, вечером - [6]

Кажется, еще немного — и заплачет. Или выругается от души. Или закричит во весь голос.

На редкость возбудимая натура. Решительно не переносит неудач.

«Он из породы врачей, которые сердятся, если больной поправляется медленно», — подумала Асмик.

Посмотрела на его страдальчески сдвинутые брови. Мальчик, обиженный, неухоженный, сердитый мальчишка!

Володя подошел к ней. Он говорил злым шепотом.

— Я сам виноват, один я, — он бросал слова как бы против воли. — Тоже мне, возомнил себя Юдиным, Сергей Сергеичем, за молниеносной техникой погнался…

Зачем-то снова взял градусник.

— Температура-то все время как черт держится!

— Если бы сигмомицин, — начала Асмик.

— Где же его достать? — спросила сестра, протирая руку больной.

— Но это то, что нужно, — сказала Асмик.

Язвительная усмешка тронула Володины губы.

— Спасибо, — утонченно вежливо произнес он. — Большое спасибо. Америку открыли, а то я не знал.

— Я достану, — сказала Асмик.

Володя недоверчиво хмыкнул:

— Достанете? Ну-ну!

— Постараюсь, — сказала Асмик.

Весь день ее не оставляла мысль — как бы достать сигмомицин. Могучее средство, новый и еще редкий, превосходно действующий антибиотик.

Достать его было трудно, но она достала. И ночью привезла красную с белым коробочку в больницу.

Володя сидел в дежурке, откинувшись на стуле, вытянув длинные ноги. Глядел прямо перед собой.

Асмик ворвалась в дежурку, в руках драгоценное лекарство.

— Вот, возьмите!

Он вскочил со стула.

— Что это?

— То самое, — ответила Асмик.

Он растерянно посмотрел на коробочку:

— Сигмо?

— Он самый. Пошли в палату!

Больная не спала, бредила. Из пересохших губ рвались слова:

— Зачем? Я не хочу… Перестань… Больно…

Асмик взяла в свою ладонь влажную тоненькую руку.

— Жарко тебе?

Больная приоткрыла один глаз.

— Хочешь пить? — спросила Асмик.

Взяла поильник, осторожно поднесла длинный носик ко рту девушки.

Володя молча смотрел то на Асмик, то на больную.

— Ну как, Лена, напилась? — спросила Асмик.

Лена ответила едва слышно:

— Да…

Володя удивленно усмехнулся:

— А вы такая, неожиданная какая-то…

— Чем неожиданная? — спросила Асмик.

— Ну, в общем, вы словно капли Зеленина или таблетки Бехтерева. Со мной она отказывалась говорить, а вот вам ответила…

Асмик повернулась к нему:

— Идите спать. Вы же с ног падаете…

— Нет, — сказал Володя. — Ни за что на свете!

— Идите, — спокойно повторила Асмик. — Я посижу с Леной, а вы идите. Слышите?

И он пошел.

На рассвете Володя зашел в палату. Асмик стояла у окна. Сказала тихо:

— Спит…

Он глядел на нее с молчаливым вопросом.

— Пока еще жар держится, — сказала Асмик. — Температура начнет падать только к вечеру…

Он нагнулся, послушал дыхание больной. Она дышала спокойно, почти неслышно. На лбу блестел пот.

— Мой отец говорил когда-то: сном все проходит…

— А вы поспали хоть немного? — спросила Асмик.

— Как убитый.

Он посмотрел на нее с виноватым видом.

— Я-то спал, а вот вы…

— Ну и что?

— В сущности, это даже не ваша больная…

— Так я и думала, — сказала Асмик. — Просто ждала, когда вы наконец это скажете…

Он пожал плечами:

— Вас не поймешь.

Помолчали немного. За окном светлело. Розовые текучие тени прорезали потолок, заиграли на стенах.

— Все-таки скажите теперь, как это вам удалось так быстро достать? — спросил Володя.

— Фронтовые друзья, — сказала Асмик. — Вы ведь на фронте не были? А я была.

— Так вы же старше меня, — сказал Володя и добавил: — Правда, кажется, ненамного.

Асмик невольно вздохнула:

— Как сказать…

5

«Пойти или не пойти? — думала Туся. — Или все-таки пойти?»

Пойти хотелось.

В последний раз они виделись с Ярославом летом, в начале войны. С тех пор прошло четверть века.

Тогда был тоже жаркий день, августовское солнце палило нещадно.

Ярослав пришел к Тусе, сказал твердо:

— Вот что, Рыжик, война войной, а жизнь идет своим чередом.

Туся зевнула. Она пришла с ночного дежурства и хотела спать.

— Давай распишемся, — сказал Ярослав.

— А ты не уйдешь на фронт? — спросила Туся.

— У меня зрение плохое, и пока меня не возьмут, — сказал Ярослав. — А что будет дальше — поглядим.

Туся снова зевнула, прикрыла рот ладошкой.

— Спать, умираю, — сказала она, улыбаясь. — Ночная смена самая тяжелая.

Он взял ее на руки, перенес на диван.

— Спи, Рыжик, пока я не приду, а потом пойдем погуляем…

Туся закрыла глаза и словно провалилась куда-то. Он постоял над ней, глядя на ее бледное, усталое лицо, на тени под глазами.

Вышел в переднюю, снял с вешалки старый шерстяной платок, накрыл Тусины ноги.

Спустя три часа пришел снова. Туся, свежая, умытая, как и не спала вовсе, встретила его на пороге.

— А я уже давно проснулась, все жду тебя…

Он молча привлек ее к себе. Надо же было так — случайно зимой познакомились в кино, потом он проводил ее до дома.

Ему приходилось встречать девушек интереснее, веселее, умнее Туси, но ни одна из них не запала ему в сердце.

Он и отцу писал на Дальний Восток:

«Я на всю жизнь приговорен к ней».

Он говорил Тусе:

— Ты навечно прописана в моем сердце.

Туся смеялась.

— Значит, я имею право на половину.

— На все, — серьезно отвечал он. — На все полностью.

Небо за окном внезапно потемнело, заметались в разные стороны раздираемые ветром деревья.

— Будет дождь, — сказала Туся. — Гулять — отменяется.