В честь пропавшего солдата - [77]

Я слышу быстрые ритмы, заманчивые мелодичные аккорды, резкий голос трубы, когда она подаёт его, звуки, от которых нельзя избавиться.

«Иди, — говорит мой отец, — отпразднуем освобождение ещё разок. Мама и я подойдем попозже». На свободном месте, в окружении любопытствующих, необузданно танцуют. Лучшие танцоры — солдаты, они плотно прижимают к себе девушек и женщин, внезапно отталкивают их, вращают, снова перехватывают другой рукой и опытно склоняются над ними. Девушки проворно двигают жаждущими танцев ногами, быстро вращаются в такт музыке и страстно обнимают тела своих властных партнёров. Несколько пожилых мужчин из квартала, которые тоже танцуют, выглядят настороженными, делают точные размеренные движения и вежливо улыбаются при этом.

«Сумасшедший свинг, да? — Ян опирается на моё плечо и пыхтит мне в ухо: — Посмотри, они хватают их словно кукол».

Его тело дёргается в такт музыке, и иногда он восторженно подпевает. Мы смотрим на слитые тела, быстрые голые ноги под короткими юбками, твёрдую хватку солдатских рук, тяжёлые сапоги, передвигающихся без труда, словно пара чёрных, быстрых зверей. Возбуждение танцоров передаётся окружающим, охватывает нас и заставляет подпрыгивать в такт.

«О, парень, ты только посмотри на это, это невозможно! Смотри быстрей».

Я ощущаю его тумак и тоже пихаюсь.

«Ты их видишь? Смотри за ними, это долго не продолжится, долго он с таким толстым животом не продержится».

Я же считаю, что они красивы, я считаю их волнующими, я хочу и дальше наблюдать за тем, как они танцуют, как он обнимает её, и как они смотрят друг на друга.

«Давай, — говорит Ян, — выкурим по сигарете, у меня завалялась пачка Плейерс».

Солдат кружится как молния, подбрасывая каблуки так высоко, что они касаются его задницы. Он прижимает девушку к себе, держа руки на её ягодицах, в то время как она безвольно повисает на нём. Они кружатся среди других танцоров, исчезая из поля зрения и внезапно появляясь вновь, и когда солдат находит подходящее место, то подбрасывает девушку высоко вверх, то ловит её полулежащую между своих ног, быстро вращает своими бёдрами, словно смазанными маслом, и неожиданно делает несколько больших шагов вперёд, так что одна из его ног оказывается между ног девушки.

На углу спортплощадки у забора сидят несколько мальчиков. Когда Ян присаживается к ним, то и я приседаю на корточки рядышком. Они курят с дерзким выражением лица и, кажется, получают от этого удовольствие. Когда музыканты начинают новую мелодию, то они тихо подпевают так, чтобы окружающие ничего не услышали, и при этом хихикают.

«Не делай этого, не делай этого, мои папа и мама говорили мне: не делай этого…»[67]

Они падают со смеху, когда один из мальчишек зажимает сигарету между пальцами ноги и задирает её вверх.

Я смотрю в другую сторону, на Яна.

«Не смейся, — думаю я, — не бросай меня на произвол судьбы, не смейся».

Он широко улыбается и дружеским жестом предлагает мне сигарету. Я слабо улыбаюсь в ответ.

Медленно поднимаюсь по нашёй тёмной лестнице. Плейерс, Ну-кен-ду, буйные танцы — это чужеземный мир, мир солдат. И Волт не имеет с ним ничего общего, даже если он держал меня между своих голых ног и всунул свой член мне в рот.

Я слышу, как надо мной открывается дверь, и голос моей мамы, ожидающей меня, произносит:

«Не споткнись в темноте, иди на свет!»

Щелкает выключатель.

«С днём рождения, Йерун, тра-ла-ла-ла, с днём рождения, Йерун, тра-ла-ла-ла».

Моя мама поёт и при слове «Йерун» тычет ручкой Бобби в моём направлении.

Рядом с моей тарелкой лежит подарок, завёрнутый в толстую коричневую упаковочную бумагу, в которой я обнаруживаю четыре тетради, точилку и двухцветный ластик.

«Чёрным концом удобно стирать чернила, — объясняет мне отец, — а красный — для карандашей».

«Тетради мы купили для школы, хорошенько спрячь их от Бобби. Ты рад?»

Я киваю. Я не чувствую ни малейшего волнения при виде подарка, только смутное чувство разочарования и безразличие.

Ластик уже исчез во рту моего братика, он жуёт его и пускает длинные слюни, капли которых падают на его стульчик.

«Ба-ба-ба, — говорит моя мать, — ты маленький негодник, это не игрушка для маленьких мальчиков».

Он тут же его выплёвывает. Она кладёт мокрый ластик назад, на тетради.

«Это принадлежит твоёму старшему брату, который скоро станет очень умным мальчиком».

«Тебе двенадцать и, спустя пять лет, это твой первый день рождения без войны! Это, пожалуй, хороший подарок, не правда ли, теперь всё пойдёт по-другому».

Отец серьёзно смотрит на меня:

«Теперь для тебя наступают хорошие времена, мой сын».

Солнце косо светит в комнату и падает на угол клетчатой скатерти. Я ловлю свет лезвием ножа и отражаю его на стенку, так что при каждом моём движении маленькое светлое пятно танцует на обоях.

«Двенадцать лет это уже достаточно много. Ты должен стараться в школе и вести себя как большой мальчик».

Я сгибаю ластик между пальцами до тех пор, пока его концы не соприкасаются. Почему я должен стать большим? Я хочу остаться таким, какой есть, если я изменюсь, то Волт никогда больше не узнает меня.

«Ты можешь сегодня после полудня пригласить к себе несколько друзей, — говорит моя мама. — Я посмотрю, что можно будет вкусненькое приготовить».