Запах лапши быстрого приготовления показался Семёну довольно аппетитным. Он никогда не ел такое дерьмо, предпочитая итальянские и французские рестораны, либо правильное питание. Алёша разлил водку по рюмочкам. Перед ним стоял такой же стакан с лапшой, как и у Семёна, в который уже был воткнута пластмассовая вилка. Уж кто-кто, а Алексей привык к такому рациону. Семён взялся за свою рюмочку со словами:
– Ну. Давай. За дружбу.
Алексей отрицательно мотнул головой.
– Нет. За тебя.
Семён пожал плечами.
– Ладно, – согласился он.
Они выпили. Семён чуть сморщился. Водка была явно дешёвой, как бы не палёной. Он обычно пил бренди или виски, реже пиво. Они ехали в поезде в плацкартном вагоне из Москвы в Пермь, заняв места в самой середине вагона. У обоих были нижние полки. На одной полке с Семёном сидела бабушка в цветастом платочке с маленьким святым писанием в руке и что-то тихо шептала. Её полка была над Семёном. Над Алексеем лежал молодой человек, слушавший через наушники и наблюдавший что-то в смартфоне.
Им уже было по полтиннику. Они виделись последний раз двадцать четыре года назад на встрече одноклассников. В школе они странно дружили. Потом жизнь их раскидала по разным мирам, которые пересекаются обычно случайно и в очень редких местах. Семён имел волевое лицо и спортивное телосложение. Алексей был среднего роста и немного полноват. У него были тонкие черты лица, серые глаза и слабые редкие русые волосы. Одет он был просто и бедно.
– Расскажи о себе, – попросил Семён.
Алексей прожевал лапшу, странно посмотрел на Семёна.
– Обо мне? – удивился он и пожал плечами. – Тебе действительно это интересно?
– Очень.
– Я жалкий неудачник по сравнению с тобой. Моя жизнь кажется глупой, а ты… Ты – бизнесмен. Я удивлён, что ты согласился на эту поездку.
– Не надо, Алёша, самоуничижения. Ты жив, здоров, у тебя есть цель. Что ещё нужно мужчине? Ты был женат? Дети есть?
– Был. Детей нет. Я инженером работал на заводе. Ты помнишь, тогда на последней встрече одноклассников, я рассказывал?
– Да.
– Так вот потом, когда завод накрылся медным тазом, вернее его приватизировали добрые люди в кавычках, я оказался на улице.
Алексей замолчал.
– И? – Семён хотел продолжения повествования.
– И – началась другая жизнь. Это были девяностые годы – какое-то сумасшедшее время. Кем я только не был: торговал на рынке шмотками и видеокассетами, пел в храме, пытался открыть свой бизнес.
– Что за бизнес?
– Фотостудия.
– Интересно.
– Ничего интересного. Я быстро разорился. Потом я открыл дискотеку и даже заработал что-то на этом.
– Ого.
– Да. Это были пять счастливых месяцев, пока на меня не наехали бандиты. Потом я год прятался у друга от них в Зарайске. Затем я работал и жил в монастыре три года. У меня была очень тяжёлая депрессия года полтора. Потом я нашёл в себе силы вернуться к жизни. И опять я сменил много профессий, даже пиццу разносил, мыл посуду в стриптиз-клубе, в фильмах снимался в эпизодах в каком-то говне, и названия этих сериалов не вспомню теперь. На стройке был разнорабочим. Представляешь? Там я проверял свою силу волю. Выдюжу ли? Знаешь, когда часто меняешь работу, в какой-то момент наступает кризис, депрессия, а потом даже настаёт что-то вроде ощущения полного освобождения.
– Ты про жену хотел рассказать.
– Точно, прости, забыл, дурья башка. Ника её зовут. Она хорошая, тонкая, любит поэзию и театр. Это просто прелесть, а не человек. Жаль ты не знаком с ней.
– Хороша в постели?
– Что ты? Она не про это.
– А про что?
– Она могла ночи напролёт говорить о Блоке и Маяковском, о Цветаевой и Ахматовой.
– Почему вы разошлись?
– Тёща настрополила её против меня. Твердила ей, что я, дескать, альфонс и приспособленец, клюнул на её квартиру. Я жил у неё. Но ничего подобного, я обожал её. Мы ещё какое-то время общались. Потом ей нашли какого-то альфа-самца из военных кажется – конченый дебил, но Ника уверяла меня, что он уважает её и ценит.
– Как грустно.
– Ничего подобного – это суровая правда жизни. Я не для семьи. Женщине нужна каменная стена, а не вечный ребёнок типа меня. Мне уже пятьдесят, а я всё в поиске своего пути. Пора бы уже где-нибудь бросить якорь и остановиться.
– Ты всё у сестры живёшь?
– Нет сейчас у бабушки.
– Она ещё жива?!
– Девяносто три года. Я ухаживаю за ней.
– Это правильно.
– Я люблю и сестру и бабку. Они хорошие, хоть и считают меня дураком и обращаются порой соответственно.
– Пойду, покурю.
Семён курил в тамбуре один. За стеклом перед туалетом он заметил мужчину средних лет с грубыми чертами лица и светлыми короткими волосами. Этот тип поймал его взгляд, замешкался, и тут же поспешил вглубь вагона. Странно, он не видел раньше этого типа. Может, он из соседнего вагона. Не следит ли он за ним?
Бутылку уговорили быстро. Семёну захотелось прикорнуть, но куда девать бабушку? Поменяться с ней что ли местами? Пусть она спит на его месте, а он полезет наверх. Они уже долго молчали. Семён не знал о чём можно говорить с Алексеем и ляпнул:
– А тут мило. Я думал плацкартный вагон – будет пахнуть варёными яйцами и курицей и всё такое. А народ-то у нас оказывается нормальный, вполне себе симпатичный.
