В честь пропавшего солдата

Будильник звонит в пять утра. Я, спотыкаясь, выхожу из своей комнаты.

В полумраке прихожей меня неумолимо ждёт прямоугольный предмет: чемодан.

Так начинается этот день.

Линолеум неприятно холодит босые ноги.

Дрожа, я умываюсь в раковине. Струя воды сильно шумит, ударяя по её стенкам.

Мой отец ходит по дому на носках, стараясь не разбудить моего младшего брата.

Он склоняется над кухонным столом, режет кусок хлеба пополам и смотрит на меня испытующе.

«Ты боишься?»

«Нет».

Мне трудно говорить, так как мое горло судорожно сжимается.

Я отодвигаю половину бутерброда.

«Еще слишком рано?»

Я причёсываюсь на прямой пробор. Вижу себя в зеркале бледным, размытым пятном.

На прошлой неделе в школе медсестра с двумя стеклянными стержнями рылась в моих волосах в поисках вшей.

Я чувствовал, как ледяными своими щупальцами они целеустремленно и быстро двигались по следам добычи.

Я вспотел, пока медсестра советовалась с учителем в углу класса и посматривала в мою сторону.

«Я осмотрела этого ребенка, — сказала она. — На следующей неделе у него будет сыпь».

Что она увидела? Теперь меня обреют наголо?

Я получу тогда прозвище «Вшивый король» и никто не захочет близко подходить ко мне.

К счастью, я уезжаю как раз вовремя.

«Пора, нужно торопиться, — шепчет мой отец. — Мы должны идти».

На полу прихожей, рядом с дверью, угрожающе и неизбежно, стоит чемодан.

Я захожу в свою комнату, чтобы надеть пальто.

Бесцельно слоняюсь по своей маленькой комнате. Все мои вещи уже упакованы.

Я молча зеваю и волнуюсь.

Снова выхожу в коридор, старый деревянный пол и лестница скрипят под моими ногами.

Я не могу спокойно стоять и ждать, поэтому начинаю спускаться по темной лестнице.

Мои ноги нащупывают ступени, которые ежедневно сотни раз я пробегаю вверх-вниз.

Мой отец, осторожно закрывая дверь, шипит на меня:

«Псст, весь дом еще спит».

На площадке второго этажа я жду, пока мой отец догонит меня, и пропускаю его вперед, тревожно вцепившись в перила и вглядываясь в тёмный колодец лестницы.

Входная дверь приоткрыта, в полосе раннего солнечного света, падающего в угол, танцуют пылинки.

Мой отец передает мне мой чемодан.

«Подожди на тротуаре».

Я делаю несколько неловких шагов по пустынной улице.

Моя тень вытянута и резко очерчена на тротуаре.

Прохладный утренний воздух покалывает в носу и холодит голые колени.

Я чихаю. Звук отражается эхом от домов.

Я смотрю на окна. Немногие целые заклеены коричневой лентой крест-накрест.

Из разбитых окон тут и там выступают самодельные трубы импровизированных буржуек.

Балконные двери приоткрыты, словно зевающие рты.

Кругом тишина и сон.

Это день, в который я уезжаю отсюда.

Когда дети на моей улице проснутся, меня уже здесь не будет.

Анни и Вилле, Ян, Карел, Эппи: я ухожу.

Уезжаю. В деревню.

Позавчера я даже не подозревал об этом. Коллега моего отца, мистер Андерсон — «Фриц», как назвал его мой отец, пришёл к нам. Они сидели за закрытыми дверями в комнате и разговаривали.

«Иди пока в свою комнату и ложись спать. Мы скоро закончим».

Когда мистер Андерсон ушёл, мой отец поднял меня с кровати и обнял. Забавно.

На следующее утро я видел, как мой отец кормил моего младшего брата, ложку за ложкой.

Не глядя, он опускал ложку в тарелку до тех пор, пока она не опустела и вдруг сказал, тихо и выразительно:

«Знаешь, Йерун, ты должен на некоторое время уехать в деревню, на ферму. Мистер Андерсон узнавал на заводе. В понедельник грузовик едет в деревню и ты можешь поехать на нем. Будешь сытно кушать и играть на свежем воздухе».

Он посмотрел на меня как на незнакомца, неуверенно.

«Я думаю, что мы должны так поступить. Для тебя будет лучше, если ты некоторое время побудешь подальше. И Бобби достанется больше еды».

Я ничего не сказал и вяло выводил мизинцем круги на столе.

«Это не надолго, война закончится в скором времени. Союзники уже во Франции. Ты скоро вернешься домой».

Я смотрю на наш балкон, где ветер раздувает занавески.