В честь пропавшего солдата - [76]
Я снимаю ботинки и смотрю на отпечатки моих влажных ног, темнеющих на тротуаре. Нужно ли мне идти дальше, должен ли я продолжать искать? Как долго уже я хожу?
Когда я медленно возвращаюсь домой, стараясь держаться тенистой стороны, то раздумываю о других направлениях, которые скрываются под суперобложкой моей книжки. Маршруты, которые я составлял с такой большой верой и надеждой, кажутся мне бессмысленными, а мой план — невыполнимым. Тогда я начинаю ругать самого себя, я не должен сдаваться, иначе я — трус. Волт ждёт меня, он будет очень рад и счастлив, когда снова увидит меня.
Дома я сажусь в кресло у окна, я слишком устал, чтобы разговаривать, и когда я отвечаю своей матери, то мой голос звучит тихо и слабо, словно с трудом отделяется от моей груди. Она присаживается на подлокотник кресла рядом со мной, поднимает мой подбородок и спрашивает, чем это мы занимались, что так устали, она не видела меня среди других мальчиков на улице всё утро.
«Так был ли ты вообще снаружи, на воздухе?»
«Если не веришь, то спроси их, в конце концов».
Я выбегаю на балкон, разрываю мой первый план и наблюдаю за обрывками, кружащимися и падающими в сад, словно снежинки.
Позже приходит мой отец и говорит:
«Ну, мой мальчик, сейчас мы пойдём в город, ты ещё не видел праздничной иллюминации».
Мы едем к концертному залу, там он прислоняет велосипед к стене и мы становимся посреди большого, вытоптанного множеством ног, газона.
Рядом солдаты, палатки, грузовики. Почему же я сейчас не иду искать, почему становлюсь рядом с отцом и цепляюсь за его руку — «не висни на моей руке»?
«Скоро ты всё увидишь, — говорит он. — Ты такое никогда раньше не видел, нужно только немного подождать».
Волт, чьё тело быстро и ритмично движется взад-вперёд, его тёплая, гладкая кожа, запах от густых волос из подмышек…
Я плетусь рядом с отцом, мои ноги горят и я чувствую себя слишком усталым, чтобы на что-то смотреть. Мы проходим под аркой большого здания, словно через шлюз, к гулу голосов, исходящего от толпящихся людей с другой стороны, стоящих или движущихся порознь. Их сотни и они все движутся в том направлении, где бушующая жизнь полностью властвует над шумящими телами.
Посреди улицы стоит небольшая палатка, от которой исходит сладкий аромат еды. Перед ней толпится народ, и мне не видно, что там продаётся. Я останавливаюсь, неожиданно этот аромат притягивает меня, мне хочется попробовать, постоять на мгновение, теряя себя в этом душистом аромате сладостей. Но мой отец не останавливается, и я вынужден лавировать среди людей, чтобы его догнать.
У моста он проталкивает меня между плотно стоящими телами к парапету, и я могу видеть канал — вытянутую, слегка мерцающую полосу воды, ограниченную склонившимися деревьями. В конце видны висящие сверкающие чёткие дугообразные силуэты букв, вспыхивающие в темноте и отражающиеся в неподвижной воде. Я теряю дар речи от восторга и пристально вглядываюсь в кристально чистый мир пунктирных линий, как в видение, ярко вспыхивающее, мигающее и отражающее, указывая на несуществующий путь, дорогу от моста к мосту, от одной арки к другой, от меня к моему потерянному солдату.
Я схватываю руку отца.
«Пошли, — говорю я, — я хочу видеть это ближе, пошли!»
Повсюду, где мы проходим, висят бесчисленные лампочки; они отражаются в воде, словно звёзды, и люди проходят безмолвной, восхищённой процессией мимо всего этого. Берега канала выглядят, словно уютная гостиная, в которой погас свет и зажгли свечи.
«Ну как?» — голос моего отца прорывается сквозь окружающее колдовство.
«Хорошо, правда? Ты в своей Фрисландии и не мечтал о таком, не так ли?»
Мы проходим ещё несколько узких и тёмных улиц, когда раздаётся глухой треск, звук которого падает на нас из темноты, словно из засады.
Мой отец срывается с места.
«Быстрей, или мы опоздаем».
На чернеющем горизонте взрыв света, взлетающий вверх и разлетающийся на розовые и светло-зелёные фонтаны, ясно горящие на небосклоне, изливающиеся и заполняющие его. Новый звёздный дождь падает под глухие раскаты, вызывая всеобщее ликование, небо дрожит над триумфальными арками. Я смотрю на светящиеся знаки в небе как на мираж.
«Папа, эти буквы, почему они там? Почему они стоят там?»
Зачем я задаю этот вопрос, почему не остаюсь в своих мыслях и мечтах?
«Почему W? Ты же должен знать, что W означает Вильгельмина…»
Я слышу ехидный тон в его голосе, словно он подсмеивается надо мной.
«Вильгельмина, Вильгельмина, — говорит он. — Но вся клика покинула её и только мы остаёмся с ней в пору несчастий».
Я не слушаю его, не хочу слышать, что он говорит.
«„W“, — думаю я, — означает не Вильгельмина, а Волт! Это знак, понятный только мне…»
Танцевальная вечеринка устроена солдатами для жителей нашего квартала. Спортплощадка, ярко освещённая прожекторами, полна до отказа; люди стоят вплотную к забору и слушают небольшой оркестр, сидящий на помосте перед спортзалом.
