Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [87]

— Будьте добры, ваше удостоверение личности, мадам.

— Вам известно, кто я, — рычит она, — в этой стране меня знает каждый.

— Мне необходимо внести номер вашего удостоверения в журнал учета, мадам.

— Скажите на милость, почему обязательно нужно ставить меня в неловкое положение на глазах у потенциального мужа? Почему вы заставляете меня испытывать стыд за свой народ перед человеком, которого я люблю? Посмотрите на него! Посмотрите на то, как он одет! На его пальто с бархатным воротником! На его брюки — не с крошечной молнией, как у вас, а с пуговицами! Вы что, добиваетесь того, чтобы мужчина передумал жениться на чешской женщине?

— Я всего лишь хочу взглянуть на удостоверение личности, сэр. Я сразу его верну.

— Ольга, — тихо говорю я. — Перестаньте.

— Вот видите? — взывает Ольга к администратору. — Ему уже противно. А знаете почему? Потому что он думает: «Где же их прекрасные старинные европейские манеры? В какой еще стране допустят такое грубое нарушение этикета по отношению к даме в холле приличной гостиницы?»

— Мадам, попрошу вас задержаться, я доложу о том, что вы отказались предоставить удостоверение личности.

— На здоровье. А я доложу, что вы грубейшим образом нарушили правила этикета по отношению к даме в холле приличной гостиницы в цивилизованной европейской стране. Посмотрим, кого из нас посадят за решетку. Вот увидите, меня или вас отправят в принудительно-трудовой лагерь.

Шепчу ей:

— Да покажи ты им это удостоверение.

— Ну же! — вопит она клерку. — Давайте, вызывайте полицию. В лифте гостиницы «Ялта» один человек не снял шляпу перед дамой и теперь десять лет будет трудиться на урановых рудниках. В гостинице «Эспланада» швейцар не отдал поклон выходившей даме и теперь сидит в одиночной камере без уборной. За то, что учинили вы, век вам не видать ни жену, ни старушку мать. Ваши дети вырастут и проклянут своего отца. Ну же. Вперед! Пусть мой будущий муж увидит, как в этой стране поступают с невежами. Пусть увидит, что мы не спускаем грубости по отношению к чешской женщине! Зовите представителей власти — прямо сейчас! А мы пока позавтракаем. Пойдем, дорогой, сокровище мое.

Она берет меня под руку и уводит прочь, но прежде клерк успевает сказать: «Вам письмо, сэр», — и сунуть мне конверт. Записка написана от руки на бланке гостиницы.

Дорогой господин Цукерман,

Я чешский студент и глубоко интересуюсь американской литературой. Я написал работу о вашей прозе и хотел бы обсудить ее с вами. «Роскошь самоанализа в условиях американской экономики». Готов встретиться с вами здесь, в гостинице, в любое удобное для вас время. Пожалуйста, сообщите на стойке, если вы согласны.

С огромным уважением,

Олдржих Гробек

Посетители уже позавтракали и теперь наблюдают поверх чашек с кофе за тем, как Ольга упрямо отбрыкивается — метрдотель пытается усадить нас за угловой столик. Она хочет сесть за столик возле стеклянных дверей, ведущих в холл. Метрдотель по-английски объясняет мне, что этот столик зарезервирован.

— На завтрак? — парирует она. — Бесстыжая ложь.

Нас усаживают на столик у стеклянных дверей. Я говорю:

— Что теперь, Ольга? Что будет дальше?

— Прошу, не надо об этом. Это обычные глупости. Мне, пожалуйста, яйца. Яйца пашот. Яйцо пашот — самая невинная вещь в мире. Если я не поем, я упаду в обморок.

— Скажи, что было не так с тем первым столиком?

— Жучок. Может, и тут стоит жучок; может, у них жучки во всех столиках. Плевать, у меня сейчас совсем нет сил. Меня это уже зае**ло. Вообще все зае**ло. Научи меня еще какому-нибудь крепкому словцу. Этим утром оно было бы очень кстати.

— Где ты была всю ночь?

— Ты меня не захотел, но нашлись люди, которые захотели. Позови официанта, пожалуйста, а то у меня голова кружится. Я упаду в обморок. Меня тошнит. Схожу в уборную, проблююсь.

Она выбегает из-за столика, я следую за ней, но у дверей в холл мне преграждает путь молодой человек с маленькой бородкой, в грубого сукна куртке с деревянными пуговицами, в руке тяжелый портфель.

— Умоляю, — говорит он, и совсем близко я вижу его лицо, перекошенное паникой и страшной тревогой, — я только что поднимался к вам в номер и вас не застал. Я Олдржих Гробек. Вам передали мою записку?

— Буквально только что, — говорю я, провожая глазами Ольгу — она бежит через холл к дамской комнате.

— Вам нужно уехать из Праги как можно скорее. Вам нельзя здесь оставаться. Если вы немедленно не уедете, у вас могут возникнуть проблемы с властями.

— У меня? С чего вы взяли?

— Вам шьют дело. Я учусь в Карловом университете. Нас допрашивали — моего профессора и меня.

— Но я здесь без году неделя. Какое может быть дело?

— Мне сказали, что вы приехали шпионить и общения с вами надо остерегаться. Говорили, что за то, чем вы здесь занимаетесь, вас ждет тюрьма.

— За шпионаж?

— За заговор против чешского народа. Заговор со смутьянами, врагами социалистического строя. Вы якобы подрываете нашу идеологию, поэтому уезжайте прямо сегодня.

— Я американский гражданин.

Нащупываю свой бумажник — в нем, помимо паспорта, лежит удостоверение члена ПЕН-клуба за подписью его президента, Ежи Косинского[60].

— Недавно какого-то американца, не успел он сойти с поезда в Братиславе, схватили и на два месяца упекли за решетку, просто с кем-то перепутали. Все знали, что его посадили по ошибке, и все равно не выпускали. А одного австрийца неделю назад увезли в тюрьму прямо из гостиницы, и теперь его будут судить за деятельность, враждебную чехам. А журналиста из Западной Германии утопили в реке. Сказали, что он удил рыбу и упал в воду. Те, кто хочет навести шороху в этой стране, ребята крутые. А на вашем примере шорох получится ого-го какой. Именно так полицейские мне и заявили. Скоро пойдут аресты, один за другим.