Умолкнет навсегда - [6]
Входит Дульсинея со стаканом, который она протягивает Мигелю.
Дульсинея. Выпейте, будете хорошо спать.
Мигель пьет.
Мигель. Ненавижу пиявок. Ненавижу всё, что сосет кровь. Паразитов.
Тасит. Лежите спокойно. Моя дочь побудет с вами.
Мигель(Дульсиее). Правда?
Тасит ставит одну пиявку на шею Мигеля, а другую — на его левую руку.
Тасит. Помолчите, пожалуйста, пока мои подручные не сделают свое дело.
Мигель. Не следует разговаривать, когда теряешь кровь?
Тасит. Нет, не следует разговаривать с моей дочерью в неурочное время и в неподобающем месте.
Мигель. Всякое слово, даже скрытое, служит высшей цели.
Тасит. Откуда вам известно это изречение?
Мигель. Не знаю. Мой дед любил его повторять.
Тасит уходит.
Мигель(Дульсинее). Это вы.
Дульсинея. Мой отец повелел вам молчать.
Мигель. Вы мне снились.
Дульсинея. Сейчас вы под действием снотворного.
Мигель. Лошадь моя трусит по дороге в Кордову. И вдруг таверна. Стоило мне приблизиться, как таверна преобразилась во дворец с четырьмя башнями и крепостной стеной. Это было волшебство. Звезда вела меня к дворцу моего искупления. И там я увидел вас — у окна в высокой башне, как в рыцарских романах. Это были вы… это были вы…
Дульсинея Родом из Кордовы была моя бабушка Каролина, но я никогда там не бывала.
Дульсинея понимает, что Мигель уснул. Она накрывает его одеялом и уходит, унося с собой свечу. Затемнение.
Декорация 5: камера в тюрьме Аргамазилья де Альба, в 1587 году.
Сервантес. Настанет день, сеньор инквизитор, когда и вы, и я, оба мы обратимся в прах, и все слова, которые мы твердим сегодня, потеряют всякий смысл.
Сандовал. В таком случае, стоит ли их тратить понапрасну? К тому же слова вам часто изменяют, дон Мигель, слишком часто для писателя.
Сервантес. Слова охотнее слетаются ко мне, когда я волен хранить молчание. И потом, я сотни раз вам повторил: всё это происходило тридцать пять лет назад. Мне было шестнадцать лет.
Сандовал. В шестнадцать лет вы не смогли распознать иудаиста?
Сервантес. В шестнадцать лес я умел распознать красоту, если с ней встречался, а также ум.
Сандовал. Ересь всегда принимает соблазнительную форму.
Сервантес. Я говорил о его дочери.
Сандовал. Я тоже. Если у нее была душа, она отдаст ее завтра своему так называемому богу.
Сервантес (явно шокирован). Вы говорите о Дульсинее?
Сандовал. Еретичка. Я давал ей шанс. Ей достаточно было заговорить, отречься. Не жалейте о ней. Это женщина такая колючая, что голыми руками вам ее не взять.
Сервантес. Дульсинея.
Сандовал. Вернемся к отцу: вы утверждаете, что не заметили тогда его безумия?
Сервантес(овладел собой). В то время никаких видимых признаков не было заметно. То есть, я хочу сказать, что я ничего такого не увидел. Он пользовался всеобщим уважением, можно даже сказать — любовью.
Сандовал. Но позднее вы же стали свидетелем проявления этих признаков.
Сервантес. Позднее — да.
Сандовал. Мы пришли к общему мнению. Но позже это когда?
Сервантес. А она, действительно…?
Сандовал. Осуждена? Да. Тем не менее, костра еще можно избежать.
Сервантес. Я ничего не хочу об этом знать.
Сандовал. Как вам будет угодно. Но все-таки: что означает позже?
Сервантес. Был эпизод, связанный с книгами.
Сандовал. В то время вы все еще жили у него в доме?
Декорация 4: парадная зала в доме Тасита де Ангелеса. Мигель с перевязанным плечом читает книгу. Входит Дульсинея.
Дульсинея. Амадис Гальский. Любимец моего брата Иисуса.
Сервантес. Рыцарский роман?
Дульсинея. Вся жизнь героя — поиски.
Сервантес. Столь богатая библиотека в столь скромном, поверьте, я не хочу вас обидеть, жилище…
Дульсинея. Отец мой любит книги. Так же, как людей.
Сервантес. И как вас?
Дульсинея. Книги не предадут. Книги не солгут. Я — тоже.
Сервантес. Неужели и впрямь никогда не солгут?
Дульсинея. Не солгут. Возможно, спрячутся за маску, но ненадолго. Книга всегда говорит правду.
Сервантес. Правду о своем авторе?
Дульсинея. Чаще — о своем читателе.
Сервантес. А я не верю книгам. Но верю живым существам.
Дульсинея. Живые существа обусловлены своим временем.
Сервантес. Кроме вашего брата, который в нынешнее время читает старье, дорогое разве что сердцу наших прадедов.
Дульсинея. То, что для одних — старье, для других — бесценное сокровище. Идите-ка сюда.
Дульсинея увлекает Мигеля к библиотеке.
Дульсинея. Достаньте сверху вон тот требник.
Мигель. Зачем?
Дульсинея. Делайте, что вам говорят. Возьмите его.
Мигель достает с полки книгу. За ней открывается сворка потайного шкафа с книгами, ранее невидимыми.
Мигель. Что это?
Дульсинея. Книги, которые прячутся за другими книгами. Старье, как вы говорите, и в то же время — сокровище. Отец мой собрал их во время своих путешествий.
Мигель (наугад вытягивая книжки одну за другой). Раши…Бен Иехуда…Маймонид…Аверроэс…Еретические книги.
Дульсинея. На неизвестных языках.
Мигель. Еретические книги.
Дульсинея. Нет. Просто книги.
Мигель. Скажите лучше: факелы для костра холокоста.
Дульсинея. Нет, просто книги, Мигель. Просто книги. Ни ангельские, ни сатанинские. Просто бумага с написанными словами. Подобно поцелуям, книги — носители желания. Поцелуи не могут быть сатанинскими, Мигель.
«Ужасные дети» — одно из ключевых и наиболее сложных произведений Кокто, о которых по сей день спорят литературоведы. Многослойная и многоуровневая история юных брата и сестры, отвергнувших «внешний» мир и создавших для себя странный, жестокий и прекрасный «мир Детской», существующий по собственным законам и ритуалам. Герои романа — Поль и Элизабет — с детства живут по правилам собственной игры, от которой ничто не может их отвлечь. И взрослея, они продолжают жить в своем мире, который обречен на столкновение с миром реальным…Также в сборник входит знаменитая пьеса «Адская машина».
Автор этой книги Леонгард Франк хорошо известен советским читателям по многочисленным переводам его произведений на русский язык и на языки народов Советского Союза. В нашей стране давно оценили и полюбили его как талантливого прозаика и публициста, как одного из крупнейших представителей немецкого критического реализма. Однако Л. Франк писал не только романы, повести, рассказы, публицистические статьи и очерки. Он творил и для сцены. В Германской Демократической Республике в 1959 году — в качестве дополнения к шеститомному собранию его прозаических сочинений — был выпущен однотомник пьес Леонгарда Франка. Драматические произведения Л.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
![Из Парижа [=Где ты?]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Четверо путешественников, в надежде на новую жизнь, уезжают в Париж. Однако, сбежав от одних проблем, герои приобретают другие.
«Иван и Сара» — пьеса о двух сумасшедших — немолодых русских актеров, — опрокинутых в новые обстоятельства жизни — в эмиграцию. В израильскую жизнь с ее древней героикой и современной эротикой смогут вписаться люди новые, полные сил, не знающие страха. Но как в нее вписаться двум немолодым репатриантам из России, мыкающимся на обочине этой чужой реальности, пронизанной солнцем и автоматными очередями? Они очень надеются, что их увидят и оценят коллеги из израильских театров. Нет денег, нечего есть и нечем платить за квартиру; сын служил в армии и куда-то исчез; они его ищут по всей стране и в чужой стране, без языка, они на дому репетируют сценки из спектаклей, в которых они когда-то играли… — несмотря ни на что.Пьеса посвящена особой, несгибаемой, вечной людской особи — Артистам.«Иван и Сара» — диалог любящих душ за мгновение до разрыва.
Сюжет пьесы основан на реальных событиях. На одном из заводов, в целях повышения производительности труда, была отключена система безопасности. В результате пресс раздавил одного из рабочих. Его молодая вдова — главный герой этой истории. Пытаясь добиться справедливости, она начинает борьбу против системы.«…Это пьеса с активной гражданской позицией, поэтому очень важен вопрос — с кем ее ставить — резонирует ли она с труппой. В нашем случае ответ — да. Чем больше мы работаем над ней со студентами, тем больше она всем нравится.В пьесе чувствуется влияние Брехта — на мой взгляд, ключевой фигуры театра 20-го века, гораздо в большей степени повлиявшей на современный театр, чем мы привыкли признавать.