Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени - [90]
За публикацией «Зерцала» последовала вереница произведений о правилах вежливого обхождения, в том числе вербального, о нормах придворного этикета и поведения в обществе, многие из которых предполагали детскую и юношескую аудиторию. К началу правления Екатерины Великой вышли в свет следующие книги[408]:
1737 год – «Истинная политика знатных и благородных особ» Фенелона, пер. В. К. Тредиаковского.
1740 год – 2‐е переиздание «Юности честного зерцала».
1741 год – «Грациан. Придворный человек» арагонского иезуита Б. Гарсиана-и-Моралеса (1601–1658), пер. С. Волчкова.
1642 год – 3‐е издание «Юности честного зерцала».
1645 год – 4‐е издание «Юности честного зерцала».
1645 год – переиздание «Истинной политики знатных и придворных особ».
1747 год – «Езоповы басни с нравоучением и примечаниями Рожера Летранжа», пер. С. Волчкова[409].
1747 год – «Жития славных генералов в пользу юношества» Корнелия Непота, пер. В. Лебедева.
1647 год – «Совершенное воспитание детей, содержащее в себе: молодым знатного рода и шляхетнаго достоинства людям, благопристойныя маниры и приличныя поведении. Со многими к поспешествованию щастия их способами правилами и нравоучительными рассуждениями» аббата Бельгарда[410], пер. С. Волчкова.
1748 год – «Школьные разговоры» Иоахима Ланге (1670–1744), пер. М. Шванвица.
1759 год – 2‐е издание «Совершенного воспитания детей».
1759 год – «Наука щастливым быть» William de Britain[411], пер. С. Волчкова.
1760 год – 3‐е издание «Совершенного воспитания детей».
1761 год – «Письма госпожи де Ламберт к ея сыну о праведной чести и к дочери о добродетелях, приличных женскому полу», переводчик неизвестен.
1761 год – «Светская школа или Отеческие наставления сыну о обхождении в свете» Э. Ленобля, пер. С. Волчкова.
Первый специальный текст о ведении беседы появился на русском языке в трижды опубликованном сочинении «Совершенное воспитание детей» (вопреки названию обращенному не к детям, а к юношеству), которое содержало специальную главу под номером 25 «Разговоры и конференции полезняе всего». «Образцы разговоров для учтивых людей» (1697) аббата Бельгарда в России XVIII века так и не были переведены[412]. Пометы на экземплярах изданий «Совершенного воспитания детей» показывают, в чьи руки оно попадало. Один из них был подарен в 1772 году двадцатидевятилетней княжне Е. С. Волконской иеромонахом Гавриилом в день ее именин, на другом запись «Сия книга принадлежит Петруше, оную дал ему отец 1775 году, декабря 2 дня»[413].
Однако никакие книжные правила не могли научить вежливости, особенно – западного типа. Для этого нужно было общение, «погружение» в другую культурную среду, что удавалось лишь немногим «через обходительство с другими людьми», через обучение иностранным языкам. Фонвизинский герой Стародум именно таким образом освоил светское поведение: «…молодой граф… воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание еще и не входило. Я все силы употребил снискать его дружбу, чтоб всегдашним с ним обхождением (курсив мой. – О. К.) наградить недостатки моего воспитания»[414]. В дальнейшем же граф оказался, несмотря на все свое воспитание, человеком «с примелкой душой».
Бурно развивавшиеся в петровскую эпоху контакты с иноземцами чаще сопровождались конфликтными ситуациям, чем обучением вежливости. Даже при взаимном добром расположении партнеров они вспыхивали из‐за того, что одна сторона что-то считала вежливым, другая это же – оскорбительным. Изучение набора оскорбительных слов («инвектив»), которыми в пылу ссор и конфликтов обменивались жители Петербурга петровского времени, показало, что русские и иноземцы оскорбляли друг друга разными по своей смысловой сущности словами: иноземцы называли человека непорядочным в моральном отношении (мерзавец, обманщик, мошенник), русские же оскорбления (для мужчин) в основном связывались с понижением социального положения (вор, дьячишко, боярский холоп, князишко, скот, собачий сын)[415]. Это было обусловлено глубокими социокультурными различиями. Логично предположить, что различия в оскорбительном дискурсе предполагали таковые же и в учтивом.
Тем не менее при всех трудностях подражание западным манерам обхождения вошло в российскую жизнь ко второй половине XVIII века. «Очевидно, – пишет С. Польской, – что за какие-то полвека при русском дворе совершился определенный прогресс самоконтроля и цивилизованности. Теперь рукоприкладство заменила светская беседа, а ругательства сменила тонкая и неоднозначная словесная колкость»[416].
Отечественные коды вежливости, однако, также продолжали действовать и использоваться в зависимости от ситуации и, конечно, в зависимости от социального положения говорившего[417]. Во времена Екатерины II уже «переполированное» российское общество стало осуждать западные манеры цивилизованного поведения, сравнивая их с русскими, старинными, объявлявшимися уже не «грубыми», а благоугодными. Одной из популярных тем для обсуждения стало осуждение лести и «ласкательства», которые приравнивали к западной вежливости, допускавшей элементы неискренности для создания приятного в разговоре расположения духа собеседника. В пьесе, представлявшейся в московских театрах, героиня – столичная дама – разъясняла поклоннику, приехавшему из Сибири: «Здесь редко язык согласен с сердцем. Дозволяется всякому худо думать о другом, но из благопристойности и других причин такие мысли скрывают. Для взаимных выгод каждого вошел в обычай особливый язык, называемый вежливостью и светским обращением»
